4 февраля (23 января по ст. ст., суббота)

Из дневника А. И. Тургенева от 23 января: «Кончил переписку “Веймарского дня”, прибавил письмо 15 англичан к Гете и ответ его в стихах и после обеда отдал и прочел бумагу Вяземскому, а до обеда зашли ко мне Пушкин и Плетнев и читали ее и хвалили».

«Отрывок из записной книжки путешественника» о посещении Тургеневым Веймара напечатан после смерти Пушкина в пятом томе «Современника». Рассказывая о том, как Пушкин хвалил эту статью, Тургенев писал брату 31 января 1837 года: «Никто не льстил так моему самолюбию; для себя, а не для других постараюсь вспомнить слова, кои он мне говаривал, и все, что он сказал мне о некоторых письмах моих, кои уже были переписаны для печати в 5-й книжке Журнала его».

Вечером на бале у графа И. И. Воронцова-Дашкова окружающие обратили внимание на неотступные ухаживания д’Антеса за женой поэта. Неделю спустя, 30 января, С. Н. Карамзина вспомнила об этом вечере, рассказывая брату о событиях, которые привели к дуэли и смерти поэта: «…раздражение Пушкина дошло до предела, когда он увидел, что его жена беседовала, смеялась и вальсировала с д’Антесом». Об этом же писала А. П. Дурново 30 января матери, княгине С. Г. Волконской, сообщая ей о гибели Пушкина. Дурново отметила, что «бешенство вновь охватило» поэта, «когда на балу он увидел Экерна, ужинающего рядом со своей свояченицей». То же читаем в записке о дуэли и смерти Пушкина, сохранившейся в архиве княгини А. М. Горчаковой, урожденной княжны Урусовой: «23-го [января] был бал у Воронцовых. Г[еккерн-Дантес] следовал на нем за своей свояченицей, выступая в качестве ее визави в нескольких контредансах; наконец, он пошел с ней ужинать, и прошел перед П[ушкиным], отпуская шутки по адресу г-жи де-Геккерн, которую он называл “[своей] законной”».

Много лет спустя похожую картину описывал барон Густав Фризенгоф, супруг средней из сестер Гончаровых — Александрины: «В свое время мне рассказывали, что поводом [к отправлению Пушкиным оскорбительного письма Геккерну] послужило слово, которое Дантес бросил на одном большом вечере, где все они — [Пушкины и Геккерны] присутствовали. Там был буфет, и Дантес, взяв тарелку с фруктами, будто бы сказал, напирая на последнее слово: — Это для моей законной. Слово это, переданное Пушкину с разъяснениями, и явилось той каплей, которая переполнила чашу».

В письме генерал-майора А. И. Пашкова к князю В. М. Шаховскому от 30 января 1837 года, введенном в научный оборот Г. М. Седовой, не только назван роковой бал, на котором д’Антес вальсировал с Н. Н. Пушкиной, но впервые обозначено угощение, поднесенное ей за ужином после танцев: отбивная («une cotelette»). В глазах светских сплетников подобное подношение могло означать особую короткость отношений между кавалергардом и его свояченицей. Неслучайно другой современник, литератор Н. И. Любимов, так охарактеризовал поведение д’Антеса в письме к М. П. Погодину: «…на бале, который недавно был у гр. Воронцова-Дашкова, он, т. е. тот же сукин сын, явившись уже с супругою, не устыдился опять возобновить при всех и как бы в явное поругание над Пушкиным свои ухаживания за его женой».

В фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина хранится альбом «Виды Санкт-Петербурга», на одной из литографий — вид набережной Невы с Эрмитажным театром и дворцом И. И. Воронцова (крайнее здание слева). В левом нижнем углу надпись: «Kollman [Кольман]». Под изображением: «Le Théatre impérial de l’Hemitage, près de la galerie des Tableaux, etc. [Императорский театр Эрмитажа возле картинной галереи]».

В собрание музея альбом поступил из коллекции В. А. Крылова (1898–1986) в 1979 году.

Эрмитажный театр
К. И. Кольман
1823, Санкт-Петербург. Издательство А. И. Плюшара
Бумага, литография