В середине августа 1833 года А. С. Пушкин выехал из Петербурга, он направился в Поволжье и на Урал. Через месяц поэт приехал в Оренбургскую губернию. По дороге для смены лошадей Пушкин останавливался на почтовых станциях, беседовал со станционными смотрителями.

«Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут — колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную! <...> Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казенной надобности» (Повесть «Станционный смотритель»).

В дорожной тетради Пушкин сделал запись: «Станция дано 84 руб./Нанято за 84/ дано 50». За проезд на почтовых лошадях взималась плата — по 5 копеек за версту. Поэт ехал на тройке или четверке лошадей и платил за одну версту 15 или 20 копеек. В дороге путешественник слышал звон почтового колокольчика.

Тройка мчится, тройка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
Колокольчик звонко плачет,
И хохочет, и визжит.

По дороге голосисто
Раздается яркий звон,
То вдали отбрякнет чисто
То застонет глухо он.

(П. А. Вяземский. «Еще тройка». 1834 год)

Из Симбирска в Оренбург Пушкин выехал 15 сентября 1833 года. По дороге он мог видеть чувашские и мордовские селения. В Симбирской губернии проживали и мокша, и эрзя. Некоторые представители этих двух субэтносов мордовского народа оставались язычниками. «Оцюш кайбас, бог», — написал Пушкин в дорожной тетради. Оцю шкавабаш (шкайбас), в переводе «великий бог», верховный бог мокшан.

Поэт проезжал земли ставропольских калмыков 16 или 17 сентября 1833 года. В «Истории Пугачева» Пушкин упоминает Ставрополь, но во время путешествия он не заехал в этот город. Крепость Ставрополь-на-Волге (рядом с современным городом Тольятти) была основана в 1737 году для крещеных калмыков-казаков для защиты от набегов кочевников. Место было выбрано В.Н. Татищевым у притока Волги- Кунья Воложка. Указом Анны Иоанновны крещенные калмыки передавались в управление княгине Анне Тайшиной, которая была вдовой князя Петра Тайшина — внука калмыцкого хана Аюки, крестника Петра I.

Некоторые волжские калмыки в 1771 году бежали во главе с ханом Убаши в Центральную Азию, в Джунгарию. К этому событию Пушкин обратился в первой главе «Истории Пугачева»: «Между Волгой и Яиком, по необозримым степям астраханским и саратовским, кочевали мирные калмыки, в начале осьмнадцатого столетия ушедшие от границ Китая под покровительство белого царя. С тех пор они верно служили России, охраняя южные ее границы. Русские приставы, пользуясь их простотою и отдаленностию от средоточия правления, начали их угнетать. Жалобы сего смирного и доброго народа не доходили до высшего начальства: выведенные из терпения, они решились оставить Россию и тайно снестись с китайским правительством. Им нетрудно было, не возбуждая подозрения, прикочевать к самому берегу Яика. И вдруг, в числе тридцати тысяч кибиток, они перешли на другую сторону <...>. Яицкому войску велено было выступить в погоню; но казаки (кроме весьма малого числа) не послушались и явно отказались от всякой службы».

Пушкин считал, что «самым достоверным известием о побеге калмыков обязаны мы отцу Иакинфу» (Н.Я. Бичурину). В примечании он процитировал отрывок из исторического обозрения отца Иакинфа: «Пограничная цепь китайских караулов грозно преградила им вход в прежнее отечество, и калмыки не иначе могли проникнуть в оное, как с потерею своей независимости. Крайнее изнеможение народа принудило Убаши с прочими князьями поддаться Китайской державе безусловно. Он вышел из России с 33 000 кибиток, с коих считалось около 169 000 душ обоего пола. При вступлении в Или из упомянутого числа осталось не более 70 000 душ».

К восстанию Пугачева присоединились татары, башкиры, чуваши, марийцы, калмыки. Соратниками Емельяна Пугачева были калмыки Федор Дербетев и Сюзюк Малаев, башкиры Салават Юлаев и Кинзя Арсланов, татарин Барын Мустаев (Баранга). Калмыцкий отряд Ф.И. Дербетева 20 января 1774 года внезапно овладел Ставрополем, захватил 6 пушек, порох и 18 тысяч рублей.

«Из Ставроп.<ольской> канцелярии дают знать в В.<оенную> К.<оллегию>, что калмыки объезжают деревни и грабят. А 29<го> н<оября> разбили деревню в 12 верст.<ах> от города и ун.<тер>-оф.<ицера> Селифановского до гола раздели — а в Ставроп.<оле> всего 200 человек худо вооруженных да черкасс чел. до 30, на коих надежда плоха» (выписка Пушкина из архивных дел от 2 декабря 1773 года). В пятой главе «Истории Пугачева» Пушкин написал о ставропольских калмыках, которые перешли на сторону Пугачеву: «В самое сие время в двух верстах от Самары показались ставропольские калмыки, идущие на помощь бунтовщикам. Они побежали, увидя высланную противу их конницу <...>. Вслед за Муфелем вступили в Самару подполковник Гринев и генерал-майор Мансуров. Последний немедленно послал отряд к Ставрополю для усмирения калмыков; но они разбежались, и отряд, не видав их, возвратился в Самару».

А.И. Бибиков отправил Г. Р. Державина в Самару «яко сведущего на Ставропольских Калмык нравы и образ мыслей». Державин знал эти места, «В Ставрополе, что близ Волги» некоторое время он жил с родителями в детстве. В донесении из Казани Бибиков обратился к Екатерине II: «По разбитии Калмык, приказал я генерал-майору Мансурову от имени его написать к ним письмо, <...> оно сочинено находящимся при мне гвардии Преображенского полку поручиком Державиным». Письмо императрица не одобрила, она ответила Бибикову, что письмо Мансурова к калмыкам такого слога, что его не напечатают.

«Кто вам сказал, что Государь Петр Третий жив? После одиннадцати лет смерти его откуда он взялся? <...> Стыдно вам, Калмыкам, слушаться мужика, беглого с Дона казака Емельяна Пугачева и почитать его за Царя, который хуже вас всех, для того что он разбойник, а вы всегда были люди честные. Стыдно вам повиноваться тому, который может быть от неприятелей наших, Турок, подкуплен лить кровь нашу, стараться помрачить славу российскую и после самих вас погубить своим злодейством». (Г. Р. Державин. «Письмо к Калмыкам». 1774 год)

В VI главе «Истории Пугачева» Пушкин рассказывает о башкирцах, которые при появлении Пугачева снова взволновались; войдя в Башкирию комендант Верхне-Яицкой крепости Ступишин отрезал у одного из бунтовщиков «уши, нос, пальцы правой руки и отпустил его, грозясь поступить таким же образом со всеми бунтовщиками».

В повести «Капитанская дочка» А.С. Пушкин показывает и верность долгу, и измену. Крещенный калмык Юлай сообщил коменданту Ивану Кузьмичу Миронову о предательстве урядника, который ездил к Пугачеву и долго с ним разговаривал. Иван Кузьмич допрашивал башкирца, схваченного «с возмутительными листами», у которого не было ни носа, ни ушей, поэтому комендант узнал в нем одного из бунтовщиков, наказанных в 1741 году. «Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, — тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок» («Капитанская дочка». Глава VI).

В VII главе Пушкин рассказывает о взятии Белогорской крепости и появление в ней Емельяна Пугачева: «В это время из-за высоты, находившейся в полверсте от крепости, показались новые конные толпы, и вскоре степь усеялась множеством людей, вооруженных копьями и сайдаками. Между ими на белом коне ехал человек в красном кафтане, с обнаженной саблею в руке: это был сам Пугачев. Он остановился; его окружили, и, как видно, по его повелению, четыре человека отделились и во весь опор подскакали под самую крепость. Мы в них узнали своих изменников. Один из них держал под шапкою лист бумаги; у другого на копье воткнута была голова Юлая, которую, стряхнув, перекинул он к нам чрез частокол. Голова бедного калмыка упала к ногам коменданта».

Еще в середине XVII века была создана Закамская оборонительная линия. В то время кочевники, ногайцы и башкиры, прорывались через укрепления. В 1730-х годах была построена Ново-Закамская линия, но при появлении Оренбургской линии ее значение было утрачено. Описывая в «Истории Пугачева» захват крепостей бунтовщиками, в примечаниях Пушкин отмечал на каком расстоянии от Оренбурга расположены эти оборонительные сооружения. «Тоцкая крепость, при устье реки Сороки, в 206 верстах от Оренбурга. Выстроена при Кириллове, в 1736 году. — Сорочинская крепость, главная на Самарской дистанции, в 176 верстах от Оренбурга и в 30 от Тоцкой».

К Самарской дистанции относилось несколько крепостей: Самара, Ставрополь, пригород Алексеевск, Красносамарская, Борская, Елшанская, Бузулукская, Сорочинская, Новосергиевская и Переволоцкая. По пути в Оренбург поэт проезжал некоторые из этих бывших крепостей. Пушкин побывал в Бузулуке, в котором в то время было 400 дворов. Бузулукскую крепость он не мог видеть, так как из-за пожара она не сохранилась.

В Сорочинске Пушкин беседовал с 86-летним казаком И.Л. Папковым. Он рассказал поэту о гневных словах казаков, посаженных в 1771 году в лавки Менового двора в Оренбурге, но отпущенных на Яик после наступления сенокоса: «То ли еще будет? так ли мы тряхнем Москвою?». Эти слова приведены в I главе «Истории Пугачева». В «Капитанской дочке» Пугачев говорит Гриневу: «Дай срок, то ли еще будет, как пойду на Москву».