«Богатая рама великолепному дому…»

Существует несколько планов Петербурга, где зафиксирована территория участка при доме Державиных. Это планы 1798, 1806 и 1828 годов. Последний — «Подробный план Петербурга 1828 года» — дает представление о ландшафте земель, принадлежавших в то время вдове Г. Р. Державина Дарье Алексеевне. Кроме того, имеется два рисованных плана-проекта: 1846 года, где прописано расположение, видовое разнообразие деревьев и изображение сада на генплане РКДК 1865 года. Сравнение плана города 1828 года и двух рисованных проектов сада позволит увидеть, насколько менялся облик участка. Поздний план 1865 года отражает те изменения, которые произошли при новом владельце участка — Римско-Католической Духовной Коллегии. Центральный луг пересечен прямой аллеей с ярко очерченным кругом и клумбой в центре; тогда же появились три скривленные аллеи в глубине луга, дополнительные дорожки и садовые постройки. Все это, в особенности аллеи в центре луга, нарушили пейзажный ландшафт сада и, в целом, основы садово-паркового оформления конца XVIII — начала XIX века. В последней трети XVIII века исчезает геометричность, подчиненная осям симметрий, характерная для композиций 1-й половины XVIII века. Для конца века уже не актуальны прямоугольные очертания прудов и прямолинейные аллеи, линии которых идут вразрез с природными ландшафтами.

План сада Державиных 1846 года и более раннее его изображение на карте города 1828 года соответствует сложившимся в конце XVIII — начале XIX века установкам оформления русских садов.

Ближайший друг Державина, автор не только архитектурного замысла дома на Фонтанке, но и идей оформления приусадебного участка, Н. А. Львов, считал главным в искусстве садов выделение основного и избежание «единообразия». «Единообразность прямой линии», по его мнению, надлежит устранять свободной посадкой деревьев и открывающимися живописно размещенными сооружениями, число которых, тем не менее, должно быть ограничено. Регулярные элементы могут быть использованы, наряду с пейзажными, только для связи с архитектурным ансамблем и элементами городской планировки. Львов отрицал симметрию при создании узора на клумбах, дорожках и при стрижке кустов и деревьев.

Важнейшие источники при восстановлении сада — описи, составленные садовыми мастерами. Известно несколько имен садовников Державиных. Кондратий упоминается поэтом не только в шуточной комедии «Кутерьма от Кондратиев», но и в подшивке документов «Приказы Державина управляющим его имениями и вообще хозяйственные бумаги», хранящихся в РНБ. В «Реестре сколько надлежит выдать дворовым людям за холст денег, а кому именно сколько аршин…» за 1804 год Кондратью Садовнику и «мальчику, который в саду», выписаны соответствующие суммы. В «Хозяйственном распоряжении Дома моего», составленном в 1780-х годах, Державин в разделе «Должность садовника» пишет: «Садовник обязан иметь смотрение за садом. Стараться о разведении всяких плодовых овощей и зелени для стола, которые и отпускать повару, или кому приказано будет с запискою. Содержать реестр деревьям заморским, Оранжерею и парник в исправности». В тот период садовника у Державиных не было, поэтому человеку, предполагавшемуся на должность управителя, надлежало смотреть среди прочих и за садовником, «чтоб должность свою отправлял не леностно, и чтоб в Саду было у него чисто». Кроме того, в «Распоряжении управителю Державина об обязанностях» отмечалась необходимость «в летнее время заниматься с праздными людьми нужною работою в саду и приказывать, что им делать».

Имя садового мастера Николая Дмитриева, сына Иванова, принятого в 1814 году на службу в новгородское имение Державиных Званку, упоминается в бумагах фонда Державиных из Рукописного отдела ИРЛИ. Приведем подписанный садовым мастером контракт от 21 февраля 1814 года: хорошим, почти каллиграфическим почерком (что свидетельствует о грамотности человека), Николай Иванов написал свое имя под условием контракта, что берет он, «Иванов в деревне Ея Превосходительства в Новгородской губернии и уезде в сельце Званке, под свое смотрение, распоряжение и умножение всеми Садами, Огородами и Оранжереями, теплицами; пристенками и парниками наилучшим образом; принять мне теперь все то по описи как в Горшках так и в грунте и в наружном саде фруктовые деревья и разные растения, и оныя производством моим стараться приумножить; Данных же мне Двух мальчиков обязуюсь я обучить всему моему садовому искусству, сколько сам разумею; сверх сего что будет приказано от Ея Превосходительства по части моего знания в садоводстве, как то строения Оранжирей теплиц, парников. И в наружном саде дорог, куртин, рабаток, цветников и прочие все что принадлежит к садам исполнять без прикословно.

Сверх сего оного, в удобное мне время не упуская главнаго моего выше писанного занятия иметь мне над всем Домовым и крестьянским хозяйством, как то за хлебопашеством, Сенными покосами, рубкой дров и бревен, фабриками, и хозяйственными строениями, и прочими заведениями главный надзор, оставляя при том клюшника Тимофея Александрова при всех его должностях так как и всех других по своим частям. За все оное получать 800 р в год».

Как видим, круг обязанностей садового мастера довольно широк. Помимо «смотрения, распоряжения и умножения», он должен был обучать приставленных к нему «недорослей». Принятую по описям растительность, как в грунте, так и в горшках (а с отчетностью у Дарьи Алексеевны Державиной было строго), он обязан был не только сохранить, но и преумножить. Кроме того, содержать в порядке хозяйственные постройки и осуществлять должный надзор за всем «домовым и крестьянским хозяйством». Это требовало немалых знаний и умения.

Имя Николая Иванова встретилось в Списке особам, благоволившим взять билеты для получения книги Г. Ф. Соболевского «Санктпетербургская флора, или Описание находящихся в Санкт-Петербургской губернии природных растений». Она вышла в двух томах в 1801–1802 годах и до сих пор считается одной из лучших и первым полным собранием сведений о петербургских растениях. Среди восьмидесяти трех лиц, подписавшихся и тем самым спонсировавших выход книги, были коллежский советник М. И. Савинский, который заказал 10 экземпляров, и А. Н. Оленин, который в то время был экспедитором по части государственного хозяйства, а также военные, священники и семинарии. Николай Иванов, как «Медицинскаго ботаническаго саду подмастерий», отмечен под номером 83, последним, что не умаляет его участия в осуществлении публикации этого издания, а наоборот, свидетельствует о его интересе ко всем новинкам садового искусства. Хотелось бы верить, что это именно тот садовый мастер, который был нанят Державиными в Званку.

Еще один человек, профессионально исполнявший свои обязанности садовника, оставил документ «Опись сколько чего в саду и в оранжереях его высокопреосходительства принято в смотрение по наличности Брюсовским садовником». К сожалению, имени этого садовника мы не знаем. Очевидно, он работал у Якова Александровича Брюса — графа, служившего главнокомандующим в Москве, а последние пять лет своей жизни жившего в Петербурге. После смерти Брюса в 1791 году Державины и пригласили этого садовника.

Имя еще одного садовника Державиных обнаруживают документы ЦГИАЛ: 9 сентября 1847 года на имя министра внутренних дел Л. А. Перовского садовник Густав Мейсель подает прошение, которое интересно во многих отношениях. На протяжении 22 лет, то есть с 1824 года, работал при доме Державиных. Он начал свою деятельность уже после смерти хозяина дома, и контракт заключал с Дарьей Алексеевной. Копию нового контракта, заключенного в 1830 году, и подписанного самой Дарьей, он прилагает к прошению 1846 года. Этот документ добавляет новые данные к биографии самого садовника и определяет условия, согласованные им с Д. А. Державиной: «1830 года Мая 8 дня я нижеподписавшийся уволенный от Министерства Внутренних Дел Садовый мастер Густав Мейсель, заключил сей контракт с Ея Высокопревосходительством Гжей Действительною Тайною советницею Дарьею Алексеевной Державиной, в том, что нанял я у Ея Высокопревосходительства собственный ея сад состоящий Нарвской Части в I квартале под N 1 с вышеписанного Мая 28 дня впредь на пять лет, т.е. по 1835 год Мая по 28 число. На нижеследующих условиях: 1./ Принял я Мейсель оный сад и всенаходящиеся в оном украшения по описи при сем контракте находящиеся. 2./ Должен я Мейсель оный сад содержать во всякой чистоте и исправности в таком порядке в каком оныя принял собственным моим коштом, касающееся до фруктовых деревьев и кустарников равно и <нрб> в оном саду находящуюся беру оное все как к саду принадлежащее в мою пользу и имею право разводить вновь на пристойных местах и если поменяю не портя сада на площадки могу сажать кустарники, так же цветные клумбы, деревья же без позволения Ея Высокопревосходительства не рубить. Траву же кошенную моими работниками отдается в пользу Ея Высокопревосходительства. 3) Имею право несколько оранжерей, теплиц и парников назначенных мне местах как то в Горновской стене до самой Дорожки и к Зубовской стене по самую сие дорожку встроить на собственный счет. 4) По истечение срока должен оной сад сдать в таком же порядке и виде, в каком оный и принял, равно все фруктовыя деревья, кустарники и несколько гряд <нрб Спаржи (?)> в хорошем состоянии, все же посаженное мною в имении Ея Высокопревосходительства взять на свой счет пожелает то я имею право оное вырыть и равно построенною аранжерею, теплицу и парники снять. 5) Вольна Госпожа с Гостями в саду гулять когда заблагорассудится но из фруктов и цветов не рвать, 6) Работы, материал, чистоте производить мне Мейселю собственным коштом, платить же мне Мейселю Ея Высокопревосходительству за сказанный мною сад два раза в год весною и осенью каждый раз по сту рублей…»

Этот контракт сроком на пять лет является продолжением такого же контракта 1824 года, который, к сожалению, не сохранился. Не располагаем мы и первоначальной описью растений и «украшений», в саду находившихся. Но права арендатора и собственника в данной копии контракта определены четко. И самое главное, представленная Мейселем опись растений 1846 года, принадлежащих ему, дает представление не только о садовых пристрастиях мастера, но и о вкусах хозяйки.

Густав Мейсель указывает в своей описи 32 наименования растений, и на основании этой описи можно представить, как выглядели цветники сада Д. А. Державиной. Конусообразные соцветия дельфиниумов, вероник, лихнисов и других цветов в фиолетово-розово-лиловых тонах на высоких стеблях очень красиво выглядели рядом с ирисами и астрами на фоне зелени деревьев и кустарников сада дома Державиных. Среди цветочных культур в описи не отмечены луковичные: гиацинты, тюльпаны, нарциссы, лилии. Возможно, садовник успел выкопать их луковицы до сентября 1846 года, когда ему пришлось оставить сад. Не упоминается «царица цветов» — роза, а также жасмин и сирень; последняя вошла в моду с 1790-х годов. Эти растения, возможно, выращивались в кадках и содержались в доме или оранжерее, а в прошении Мейселя идет речь только о тех, которые остались в саду.

Красота и польза были одними из основных признаков русского «изящного» садоводства. В описи Мейселя перечисляются шиповник, жимолость, калина, акация, липы, ивы, дубы, клены, ясени и березы. Двенадцать кустов жимолости в саду дома Державиных давали немалый урожай ягод, но в начале XVIII века их не употребляли, считая горькими и неприятными.

Шиповник и акация, скорее всего, использовались для создания живых изгородей. Кроме того, шиповник употреблялся «для выгоняния розовой воды <…> которая для глазных болезней очень полезна… от цынги и от гнилых в теле соков, и для заедания разных неприятных лекарств … от лишней рвоты, в слабости желудка, в чахотке, для заживления внутренних повреждений в легком, и от поносов. Его цветы имеют силу вяжущую; их можно настаивать с красным вином и делать приятное и от слабости желудка превосходное питье, которое преполезно от недержания…». Семена акации предлагалось употреблять «как горох и чечевицу», отчего растение называли «сибирским гороховым деревом».

Шесть кустов калины в державинском саду были необыкновенно красивы весной, усыпанные белыми или бело-розовыми цветками, и осенью, покрытые ярко-красными ягодами и листьями. В начале XIX века в аптеках ягоды калины не продавали, но многие знали, что они имеют «силу сжимательную, крепительную, и противогнильную… в лихорадках и в водяной болезни… от простуднаго кашлю, удушья или поносу». Соболевский предлагает необычный рецепт: «Несколько тому лет, как я объявлял Государственной Медицинской Коллегии, что из калинных семян высушенных и обжаренных варят кофей, и назвал его Русским, который в нужде может заменить настоящий; Многие господа его пили и некоторые хвалили, только надобно хорошенечко обжаривать, чтоб ни одного семечка не осталось не обжареннаго, то и будет довольно вкусен и для варения пищи в желудке и для открытия нечувствительной испарины полезен». Державин любил кофе и, возможно, пробовал предложенный рецепт.

Среди запасов обязательно было вишневое, малиновое, земляничное и смородиновое варенье. Из ягод малины делали «сиропы, благовонный уксус, пахучую воду и спирт или водку («Из двенадцати ведер ягод достают полтора ведра водки»), коих дают, выключая водку, в питье от сильного жару и для утоления жажды во всех горячих и гнилых болезнях. <…>Уксус и спирт идет только изредка для примачивания и прохлаждения головы и других членов, и для нюхания самым нежным способом».

Шесть кустов разных сортов смородины были высажены в саду Державиных. Ягоды черной смородины употреблялись «во всех горячих болезнях, где потребно прохлаждение и очищение внутренностей. Их них приготовляют так же сиропы и студни и другия подобные не только для врачевания но и для приятнаго кушанья. Протчее употребление с водкою и вином всем известно. Листы еа похваляются в питье вместо чаю от золотухи, шолудей и разных сыпей, так же от угрызения бешеною собакою».

Два куста бузины давали возможность насушить цветки и плоды, чтобы при случае использовать их как потогонное и слабительное средство, а также в коньячном, кондитерском производстве и даже для окраски шелка. Кора бузины обладает слабительным, мочегонным и рвотным действием, а кисло-сладкие плоды используют для приготовления мармелада, варенья, сиропов, уксуса, для окраски вин.

Несмотря на то что земли на берегу реки Фонтанки были не самыми лучшими для выращивания огородных культур, петербургские огородники творили чудеса. На огороде Державиных выращивали «простые овощи», соответствующие северо-западному климату: капусту, морковь, горох, репу, брюкву, огурцы. Благодаря моде на французскую кухню стали выращивать разнообразные салаты, редис, пряную зелень, сахарный горошек, спаржу и шампиньоны.

Такой обычный для нас овощ, как кабачок, во времена Державина был неизвестен. Эта культура появилась только в начале XX века и стоила очень дорого. Не было на столе поэта и помидоров в привычном нам виде. Эти «амурные яблоки» («яблоки любви») украшали кусты только на грядках огородов. Зато «из спелых плодов приготовляется соя, служащая приправою многим блюдам. Италианцы варят зрелые плоды в мясном бульоне, и протерев сквозь сито, приправляют в макароны». Помидоры считали несъедобными из-за «неприятного» вкуса и использовали только для приготовления приправ к мясным блюдам или салатам. Т. К. Горышина в своей книге «Зеленый мир старого Петербурга» отмечает, что «только к концу XIX века их стали употреблять для закусок и в салатах. Так что гурман Онегин еще не знал вкуса помидоров (возможно, что и сам его создатель тоже, если только ему не довелось попробовать огородные «яблоки любви» в Кишиневе…».

В Петербурге в XVIII веке широко развивалось и оранжерейно-тепличное огородничество, дававшее возможность состоятельному покупателю иметь на своем столе практически все, что можно пожелать. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» объявления предлагали зрелую землянику и клубнику — в марте, огурцы — начиная с декабря. В1794 году И. Г. Георги отмечал, что «здешнее садовничество для поварни доведено до такой степени, что нет нигде совершеннее оного». В XIX веке на рынках появлялись в продаже парниковый картофель — в феврале, в марте — щавель, редька, салат, парниковая морковь — в мае, зрелая фасоль — в июне. Употребление зеленого горошка во все месяцы года удивляло даже иностранцев. К середине XIX века дыни и арбузы из местных «огородных заведений» потребляли в большем количестве, чем за границей, и ухитрялись выращивать их к середине лета.

Н. А. Львов при планировании усадьбы учел строительство оранжерей и теплиц для выращивания ранних овощей и ягод, поэтому свой стол Державины могли украсить персиками и абрикосами, созревшими в собственной оранжерее. Занявшись обустройством приусадебного хозяйства, Державины еще в декабре 1791 года распорядились о сооружении деревянных служб, в которых должны быть «ледник с желудком, каретный сарай, конюшни на 8 стойлов, две людские избы, а позади персиковая оранжерея с зеленцовою теплицей», при деревянном доме.

Приобрести плодоносные деревья в Петербурге конца XVIII века было несложно. Садовник Эйлер продавал их по сходной цене из оранжереи, арендованной им в 1790-х годах у тогдашнего владельца Крестовского острова К. Г. Разумовского. Редкие экзотические растения можно было заказать в оранжереях Аптекарского огорода (позже Императорского Ботанического сада).

В оранжереях Державиных были абрикосы, фиговые деревья, вишни. Позже была построена ананасная оранжерея, где в горшках находилось 130 ананасов больших и 140 поменьше. Этот «заморский гость» с середины XVIII века был весьма распространенным фруктом. Всякий уважающий себя дворянский дом имел ананасную теплицу. Такой «экзот» мог себе позволить даже провинциальный помещик: «Особо искусные садовники ухитрялись получать с апреля до января двухфунтовые (800 граммов) плоды от однолетних растений… В конце XVIII века в Петербурге хороший ананас стоил 2–3 рубля (примерно такова же была цена букета цветов, горшка с розой, грушевого дерева или пакета с цветочными семенами ста сортов)». В журналах того времени можно было прочитать советы по агротехнике, так что практически каждый мог вырастить этот фрукт. Не редкостью ананас был и во времена Пушкина. Онегину в ресторане Talon подавали:

И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

«Сей сад расположен будучи в середине города большого, должен не токмо отвечать величию оного, но и служить еще богатою рамою великолепному дому», — это высказывание Н. А. Львова о саде князя Безбородко в Москве отражает взгляды архитектора и поэтому соотносится с его мыслями по обустройству сада при доме Державиных.