Опера М. И. Глинки «Руслан и Людмила»: к истории первой постановки

В. А. Гартман. Людмила и Черномор. 1870 г. Бум., акварель

В 1842 году, в ожидании премьеры оперы «Руслан и Людмила», одна из петербургских газет сообщала: «Великое празднество готовится для нас: с волшебной музыкой Глинки вы услышите волшебные стихи Пушкина; гениальный композитор и гениальный поэт являются на сцене вместе».

Пушкин этой оперы не слышал, но, возможно, Глинка успел поделиться с ним своими планами. В своих «Записках» композитор писал: «На одном из вечеров Жуковского Пушкин, говоря о поэме своей „Руслан и Людмила”, сказал, что он бы многое переделал, я желал узнать от него, какие именно переделки он предполагал сделать, но преждевременная кончина его не допустила меня исполнить этого намерения». В 1837 году на смерть поэта композитор откликнулся песней Баяна, которая потом войдет в оперу. Через 20 лет не стало Глинки, он умер в Берлине 3 февраля 1857 года. Прах его привезли в Петербург только в мае, а 23 февраля в Конюшенной церкви, где 20 лет назад отпевали Пушкина, отслужили панихиду по Глинке. Знавшие и Пушкина, и Глинку в тот день оплакивали обоих. Наверное, не случайны эти «странные сближения», и не случайно появление стихов Пушкина в творчестве композитора. В юности Глинка был увлечен поэзией Жуковского, написал несколько романсов на его стихи, но с годами все чаще обращается к Пушкину: романсы на пушкинские стихи подготовили появление оперы «Руслан и Людмила», они написаны, в основном, до или во время работы над оперой.

Е. П. Пономарев. Эскиз костюма Людмилы, 1885. Акварель, белила

Опера «Руслан и Людмила» стала эпохой в русской музыке по своей новизне и неожиданности, так же, как в свое время поэма стала эпохой в русской литературе. И так же, как 20 лет назад поэма вызвала «столько шума и криков», опера вызвала бурю споров среди музыкальных критиков. «Каким удивлением, — писал Белинский, — поразила читателей <…> поэма Пушкина, в которой все было так ново, так оригинально, так обольстительно — и стих, которому подобного дотоле ничего не бывало, и склад речи, и смелость кисти, и яркость красок <…>. Ни одно произведение Пушкина, — ни даже сам „Онегин” — не произвело столько шума и криков, как „Руслан и Людмила”, одни видели в ней величайшее создание творческого гения, другие – нарушение всех правил пиитики, оскорбление эстетического вкуса». Эти слова можно отнести и к опере: ни одно произведение Глинки не вызвало столько споров и нападок. Эта полемика будет продолжаться еще долго: музыкальные критики разделятся на сторонников («русланистов») и противников оперы; еще долго будут спорить о жанрово-стилистических особенностях, о драматургии, говорить о «несценичности» оперы. Публика оперу Глинки не приняла, а, скорее, не поняла.

И. И. Горностаев. Сады Черномора. Эскиз декорации. 1866 г. Бумага, акварель

Премьера «Руслана и Людмилы» была назначена на 27 ноября 1842 года в Большом Каменном театре, в день шестилетней годовщины постановки оперы Глинки «Жизнь за царя» в том же театре. Газеты объявили, что билеты распроданы на четыре представления вперед. Писали о необыкновенных технических эффектах, о роскошных декорациях, ведь за эскизы к ним художник А. Л. Роллер получил звание академика. В. Ф. Одоевский писал 18 октября в «Литературной газете»: «Роскошь костюмов и постановки превзойдет богатством своим все, что мы до сих пор видели на театре. Можно ли сомневаться, что опера будет иметь огромный успех? Роллер – большая голова на выдумки, больше той, которая вас удивит и напугает». Восторженно Одоевский отзывался и о музыке. Художник Павел Соколов вспоминал: «Слухи о постановке оперы все усиливались, и вместе с ними увеличивалось нетерпение возбужденной публики, которой уже порядком надоела заигранная „Аскольдова могила”». «Литературная газета» обещала: «Новая опера будет достоинством гораздо выше „Жизни за царя“. Это говорит о том, что композитор не стоит на месте, а идет вперед к совершенству». Но чем ближе премьера, тем больше волновался автор, и у него были на то причины. Композитор начал писать оперу в 1837 году, весной 1842 года она была закончена, и, казалось бы, никаких препятствий к ее постановке в театре не будет: имя Глинки уже хорошо известно. Однако в период репетиций хлопот у композитора было более чем достаточно. Во-первых, директор Императорских театров А. М. Гедеонов сразу попросил сократить оперу на 30–40 минут.

И. И. Горностаев. Княжеская гридница. Эскиз декорации.1866 г. Бумага, акварель

Глинка кое-что переделал, но на каждой репетиции его просили сократить еще, и, отчаявшись, он махнул на все рукой и поручил заняться сокращениями гр. М. Ю. Виельгорского, а тот «нещадно выкраивал лучшие мои места, приговаривая: „Не правда ли, что я мастер делать купюры“». Во-вторых, оркестровые партии были довольно сложны, музыканты не всегда справлялись, да и не старались, а играли намеренно плохо, срывая репетиции. Свою роль в этом сыграл Фаддей Булгарин. Еще в 1836 году он написал и опубликовал в своей газете «Северная пчела» две статьи о музыке. Глинка имел несчастье назвать их «шедевром музыкальной галиматьи», а однажды в присутствии Булгарина, дававшего советы музыкантам, сказал дирижеру Герману: «Не слушай Булгарина, он в музыке ничего не понимает». И вот незадолго до премьеры «Руслана и Людмилы» Булгарин в «Северной пчеле» сообщает (от другого лица), что Глинка плохо отзывается о музыкантах, они якобы не умеют играть. Это была клевета, но музыканты были очень рассержены, и Глинка никак не мог успокоить их. Партии певцов тоже были сложны, и преподаватель вокала г-жа Чекка жаловалась директору на сложность музыки. На репетиции хор так плохо пел партию Головы, что невыносимо было слушать. Недоволен был и постановщик танцев Титюс. Французский балетмейстер никак не мог понять, зачем в оперу включен незнакомый ему танец-лезгинка. Пришлось Глинке устроить для него обед, на котором приятель композитора, Каменский, лихо отплясывал лезгинку. К тому же пышные и роскошные декорации Роллера Глинку не устраивали, он считал, что они «не совсем в русском характере». Например, киевская гридница времен Владимира Красно Солнышко напоминала немецкий средневековый замок, а колокольни киевских храмов были изображены со шпилями петровского времени. Правда, публика в этом не очень-то разбиралась. Но сады и замок Черномора Глинке решительно не нравились. И главное, перед премьерой заболела талантливая певица А. Я. Петрова-Воробьева, и роль Ратмира поручили молодой, неопытной певице Петровой 2-й.

К. А. Коровин. Руслан и голова. Эскиз декорации. 1902 г. Картон, гуашь, золотая краска

В день премьеры Глинка волновался так, что его мать, Евгения Андреевна, боялась, что он упадет в обморок. Композитор в своих «Записках» рассказывает: «Первый акт прошел благополучно, 2-ой также недурно, за исключением хора Головы, в 3-м — Петрова-2-я оказалась весьма слабой, и публика заметно охладилась. 4-й акт не произвел эффекта, которого ожидали. В конце 5-го действия императорская фамилия уехала из театра. Когда опустили занавес, начали меня вызывать, но аплодировали очень недружно, между тем усердно шикали, и преимущественно со сцены и оркестра. Я обратился к бывшему тогда в директорской ложе генералу Дубельту: „Кажется, что шикают; идти ли мне на вызов?” — „Иди, — отвечал генерал, — Христос страдал более тебя”». С императором на премьере по долгу службы был дядя будущего композитора Н. А. Римского-Корсакова — Николай Петрович Римский-Корсаков. «Дядюшка вернулся недовольный ходом оперы, — вспоминал Воин Андреевич Римский-Корсаков, старший брат композитора. — „Музыка прекрасна, декорации великолепны, но актеры никуда не годятся. Петров в роли Руслана настоящий мужик, Степанова в роли Людмилы поет как удавленная кошка. Огромная голова представлена на сцене, в ней сидит целый хор и ревет из нее как стадо быков”. Говорили, что Глинка был так расстроен, что вышел на поклон „с постной физиономией”».

М. И. Бочаров. Лес. Эскиз декорации. 1880-е гг. Картон, гуашь, темпера, лак

Это был провал, провал оперы, которую Глинка считал лучшим своим произведением. Композитор болезненно воспринимал отзывы. К. Брюллов, принимавший участие в постановке в качестве консультанта, сказал об опере: «неперебродившее пиво», а гр. Виельгорский повторял: «неудачная опера». Глинка вспоминал, что услышав это уже не в первый раз, спросил Виельгорского: «„Скажите мне, граф, подписали ль бы Вы имя свое под этой оперой, если бы ее написали?“ — „Конечно, охотно“, — отвечал он. — „Тогда позвольте ж и мне быть довольным трудом моим”». Это были оценки друзей, а что говорить о недоброжелателях? Ф. Булгарин писал: «Публика была тиха, холодна и безмолвна и все чего-то ждала, ждала, и, не дождавшись, разошлась в безмолвии. Все вышли из театра, как с похорон! Первое слово, которое у каждого срывалось с языка: скучно! Впрочем, если публика не поняла оперы, то ее не поняли также певцы и оркестр, словом, все мы виноваты». Чего же ждала публика? Ждала того, что ей было обещано: на афише было написано: «Волшебная опера». Это было ошибкой театра. «Волшебная опера» — оперный жанр, где преобладают технические эффекты, когда на сцене разверзаются горы, происходят превращения и т. п. Музыка играет здесь роль подчиненную: она должна быть яркой, но незатейливой. Но опера Глинки — это совершенно иное. Хотя здесь тоже были технические эффекты: над сценой летали Черномор с Русланом, Голова вращала глазами и шевелила губами. Но медленное, величавое развитие действия с большими сценами-портретами героев озадачило не только заурядных меломанов, но и таких знатоков музыки, как гр. М. Ю. Виельгорский, которому опера казалась слишком затянутой. И как назвать этот жанр, где есть сказочное и героическое, эпическое и лирическое? «Руслан и Людмила» станет первой в мировой оперной литературе эпической оперой.

Н. И. Забела-Врубель в роли Людмилы. 1904-1911 г. Фототипия

Не только драматургия, но и музыка была для публики непонятна: сложная партитура, непривычные для уха сочетания инструментов. Говорили, что большую роль Глинка отводит оркестровой интродукции. Сейчас, после опер Мусоргского, это кажется анахронизмом. Вот с танцами все было понятно: здесь музыка яркая, образная. Не случайно Глинка перенес Черномора с севера на юг, создав потрясающую танцевально-симфоническую сюиту с арабским, турецким танцами, с лезгинкой. Такой восточной музыки до Глинки не слышали не только в России, но и в Европе: здесь звучат подлинные народные мотивы. Глинка использовал две татарские мелодии: одну напел ему И. Айвазовский, вторую композитор слышал на Кавказе в 1823 году. Финскую мелодию Глинка записал в 1829 году на Иматре, услышав песню извозчика, персидскую мелодию узнал от секретаря персидского посольства.

Н. С. Волков. Портрет М. И. Глинки. 1837 г. Бумага, карандаш итальянский, соус, белила

Но песня Баяна привела публику в недоумение: она написана не в мажоро-миноре, а в неизвестном доселе музыкальном ладу. Глинка для изображения языческой Руси применил один из древних ладов, который еще не слышали. А мелодия, написанная в таком ладу, была непривычна и поэтому непонятна. Кроме того, мало просто придумать мелодию, нужно подобрать к ней сопровождение, т. е. гармонизовать ее, сопроводить аккордами. И здесь аккорды, принятые в европейской музыке, не подходят, нужно найти такое сопровождение, которое соответствовало бы складу и характеру этой мелодии. И Глинка это сделал первым — и сделал гениально. Чайковский говорил, что когда он обрабатывал русскую песню, то аккорды к ней брал у Глинки. Позаимствовал Чайковский и изобретенную Глинкой целотонную гамму («гамма Черномора») для усиления таинственности в «Пиковой даме».

Итак, на премьере «Руслана и Людмилы» публика ждала приятных арий в итальянском духе, услаждающих слух, а им пели что-то новое и непонятное. Интересно высказывание Осипа Сенковского, который, как пишет Глинка, «очень умно и ловко его защищал»: «При первом прослушивании в целом „Руслан и Людмила” производит именно то утомительное действие, какое мы испытываем при чтении очень умных книг, в которых каждое слово — острота, замысловатость, оригинальность». Конечно, все новое, оригинальное с трудом принимается, особенно в музыке.

Ноты к опере "Руслан и Людмила". II-ая пол. XIX в.

В. Ф. Одоевский сразу оценил гениальность этой музыки: «Красоты гениальной, оригинальной музыки не даются с первого раза, как водевильный куплет, в нее необходимо вслушаться. Вслушайтесь в эту музыку, постарайтесь выучиться ей — и вы удивитесь, как могла быть одна минута, в которую она вам не нравилась». Глинка мечтал издавать вместе с Одоевским и Вяземским музыкально-просветительский журнал, в 1843 году они подали прошение, но разрешения не получили. А вкусы публики воспитывал тогда все тот же Ф. Булгарин: «Пусть композиторы пишут свою ученую музыку себе в портфель, а публике нужно давать то, что им нравится, что им понятно. Для кого же пишется музыка, как не для публики». Но, как писал литературный критик Ф. А. Кони, «хорошее всегда возьмет свое, что об нем ни говори. Скоро „Руслан и Людмила” будет любимой оперой русской публики, несмотря на первую неудачу».

Программа фантастической оперы "Руслан и Людмила" на музыку М. И. Глинки в Мариинском театре 13 апреля 1893 года

После премьеры попытались спасти оперу, и к пятому представлению ее совсем «порезали». Триумфальный успех начался с третьего представления, когда партию Ратмира исполнила А. Я. Воробьева-Петрова. Публика была в восторге, устроила овации. Певицу и автора вызывали несколько раз. И с каждым спектаклем популярность увеличивалась благодаря смене исполнителей. Ф. А. Кони писал в «Литературной газете»: «В течение нынешней недели опера дана 5 раз с переменою артистов, и с каждою переменою какая-нибудь часть музыки значительно выдвигалась вперед и увлекала слушателей». Партию Руслана пел Артемовский, Фарлафа — О. Петров. В первой постановке Фарлаф — итальянец Този — коверкал русский язык, не справляясь с скороговоркой. Несмотря на то что оперу так сократили, публика ее полюбила. Знакомый сюжет давал возможность не замечать нарушения логики в происходящем на сцене — благодаря поэме Пушкина все было понятно. Опера не только не провалилась, но вызвала оживленный интерес, возраставший с каждым представлением. За короткий срок, с 27 ноября до закрытия сезона 21 февраля 1843 года (сезон длился до Великого поста), т. е. меньше, чем за три месяца, состоялось 32 представления! Ни одна опера, ни в России, ни на Западе, не ставилась так часто за столь короткий срок. «Опера с бою завоевала любовь публики и ясно доказала, что театр может обойтись без потворства прихотям и дурному направлению вкуса зрителей, а сам может развивать вкус… и давать должное направление искусству», — слова Ф. Кони звучат и сейчас актуально.

А.С. Пушкин. Поэма в стихах "Руслан и Людмила" . 1899 г.

В 1843 году в Большом Каменном театре оперу слушал Ф. Лист. «Между избранными посетителями можно было заметить худощавого молодого человека с восторженным лицом, который с величайшим вниманием следил за ходом оперы, — писала «Литературная газета» 25 апреля 1843 года. — Можно представить себе, какое впечатление должен был произвести на публику его одобрительный аплодисман. Лист вышел из театра с лицом, выражавшим изумление и полное удовольствие. Странно: первому европейскому музыканту опера не показалась длинною и скучною». Великий князь Михаил Павлович, однажды прогуливаясь в Павловске с Листом, спросил, неужели тот серьезно считает Глинку гениальным композитором? Лист ответил, что это его «глубочайшее убеждение».

"Руслан и Людмила". С сокращениями для народных чтений. Юбилейное издание с портретом. Под редакцией Вс. С. Соловьева

Но судьба этого произведения сложилась драматично. С годами опера подвергалась еще большим сокращениям, была окончательно искажена. «Мученица нашего времени», — так называл ее В. В. Стасов. Вскоре она была снята с репертуара, в дальнейшем либо не исполнялась вообще, либо ставилась от случая к случаю. Глинка говорил: «Поймут моего „Руслана” лет через 100». Но произойдет это гораздо раньше. После смерти Глинки, в зале Дворянского собрания в Петербурге, 8 марта 1857 года был дан концерт Филармонического общества, в котором наряду с другими произведениями Глинки была исполнена большая часть оперы «Руслана и Людмилы». 10 марта газета «Русский инвалид» писала: «Благоговейное внимание всех и потом неумолкаемые рукоплескания — доказательство того, что настала пора верной оценки для Глинки… Отныне Пушкин и Глинка будут жить нераздельно в наших представлениях».

Ф. И. Шаляпин в роли Фарлафа 1917 г. Фототипия

В 1864 году «Руслан и Людмила» под управлением М. Балакирева с триумфом пройдет в Праге. А в 1871 году снятый с репертуара спектакль будет поставлен в Петербурге без сокращений, с прекрасными, уже исторически верными, декорациями. Впечатление от новой постановки было тем больше, что в ней впервые за всю сценическую историю оперы было достигнуто единство и равновесие музыкального и сценического решения. Опера была принята без оговорок и уже навсегда заняла свое место в репертуаре русских театров. В 1904 году в Мариинском театре, в 100-летнюю годовщину со дня рождения Глинки, опера была представлена в ее подлинном виде. Пели лучшие певцы — Федор Шаляпин, Федор Стравинский, Антонина Нежданова. Зрителей заворожили прекрасные декорации Александра Головина и Константина Коровина. Россия, наконец, увидела постановку, о которой мечтал Глинка, услышала такую оперу, о которой когда-то, навечере у поэта И. Козлова в присутствии А. С. Даргомыжского, Пушкин говорил: «Я хотел бы видеть оперу лирическую, в которой соединялись бы все чудеса хореографического, музыкального и декоративного искусства».