Литейный пр., 36. Доходный дом П. В. Неклюдова - Доходный дом А. С. Норова
Около 40 лет прожил поэт в Петербурге. Многое ему пришлось здесь испытать: разочарования, нужду и даже голод. Но были также творческие удачи, и дружеское участие, и настоящая слава!
Последние 20 лет жизни поэта прошли в доме Краевского на Литейной улице (современный адрес — Литейный пр., 36). А до этого он сменил много адресов, особенно в первые годы своей скитальческой жизни в столице, когда приходилось снимать углы или жить у знакомых.
К. П. Беггров. «Петербург. Владимирская церковь». Лист № 18, тетрадь V, из серии «Собрание видов С-Петербурга и окрестностей» 1823 г.
«Шлифуя тротуары», долго гуляя по городу, он знакомился со столицей. О первых впечатлениях Некрасов скажет словами героя своей автобиографической повести «Жизнь и похождения Тихона Тростникова»: «Петербург — город великолепный и обширный! Как полюбил я тебя, когда в первый раз увидел <...>. „Здесь, —думал я, — настоящая жизнь, здесь и нигде более счастие!“ — и как ребенок радовался, что я в Петербурге»
С рекомендательными письмами Некрасов побывал на Литейной улице у старухи Марковой и в доме генерала Полозова на Моховой, где заявил, что намерен поступить не в Дворянский полк, как хотел бы его отец, а в университет.
«...Отец не любил шутить с непослушным сыном, — свидетельствует А. С. Суворин, — и не стал присылать ему денег. Молодой человек остался на полной своей волюшке с 150 р. в кармане <...>. Он, конечно, считал себя вполне обеспеченным и немедленно подписался на чтение в библиотеке и взял „Современник“. Читая его, он писал подражания всему, что читал».
За возможность целый год приходить в библиотеку А. Ф. Смирдина, что на Невском проспекте, Некрасов, не раздумывая, заплатил 30 рублей. В его тетради появляются новые стихи, такие же романтические и подражательные, как и прежние. В стихотворении «Человек», например, слышатся строки пушкинской оды «Вольность»:
Когда сверкнет звезда полночи
На полусонную Неву,
Ряды былых событий очи
Как будто видят наяву... (1838)
Еще одно рекомендательное письмо Некрасов принес подполковнику Ф.Ф. Фермору на Итальянскую улице, 38. Здесь его встретили тепло и отнеслись к юному поэту с пониманием. Дом, ставший тогда для Некрасова самым радушным местом, к сожалению, не сохранился. Находился он на месте дома 37 по ул. Жуковского (бывшей Итальянской, которая начиналась у Екатерининского канала и продолжалась тогда за Фонтанкой до Лиговского канала, пока в 1902 г. участок ее от Литейного проспекта до Лиговского не переименовали в ул. Жуковского).
Санкт-Петербург, ул. Жуковского, 37
Некрасов подружился с сыновьями подполковника, особенно сблизился с Николаем Фермором, который познакомил его с Н. А. Полевым — известным литератором, редактором журнала «Сын Отечества».
В. А. Тропинин, портрет Николая Алексеевича Полевого. 1841
Полевой жил тогда в доме Смирдина на Лиговском канале (не сохранился, участок д. 25 на Лиговском проспекте).
Там же находилась и типография А. Ф. Смирдина, издателя «Сына Отечества» и «Библиотеки для чтения». Некрасов бывал в этом доме часто, о чем свидетельствует дневник Полевого:
«Вечером Фермор и юноша Некрасов», «Приходили Фермор и поэт Некрасов».
Уже в октябре 1838 года в «Сыне Отечества» появилось стихотворение Н. Некрасова «Мысль» с примечанием:
«Первый опыт юного 16-ти летнего поэта».
«Забуду я сладость первой конфетки, забуду тот нелепый восторг, когда я увидел в «Сыне Отечества» первое мое стихотворение с примечанием, которым я был очень доволен...», — вспоминал Некрасов.
Правда, за стихи ему не заплатили, а деньги, привезенные из дома, заканчивались. И осенью Некрасов снимает уже не комнату, а угол у отставного солдата во дворовом флигеле на Разъезжей улице (адрес не установлен).
«Это было самое горькое время. Приходилось голодать буквально...», — вспоминал потом Некрасов.
К тому же, осенью он тяжело заболел. Много лет спустя, современник Некрасова записал со слов поэта:
«Некрасов чуть не умер <...> и остался он жив вопреки всяким ожиданиям благодаря молодости и крепкому организму».
Тетрадь юного поэта пополнилась тогда стихами: «Смерти» и «Безнадежность». Задолжав солдату за угол 45 руб., молодой человек был выставлен на улицу и лишился своих вещей. Его приютил на некоторое время Н. А. Полевой, живший сам в стесненных условиях.
Следующий свой петербургский адрес Некрасов укажет в прошении при поступлении в университет в июле 1839 г.:
«Жительство мое: Рождественской части, 6 квартала, у Малоохтенского перевоза, в доме купца Трофимова».
В этом доме Некрасов прожил довольно долго: с декабря 1838 г. по сентябрь 1839 г. Он переехал туда по приглашению учителя греческого языка и латыни Петербургской духовной семинарии Д. И. Успенского, который по просьбе Н. А. Полевого «принялся подготовить молодого человека к поступлению в университет».
Некрасов вспоминал:
«Подле столовой за перегородкой темный чулан был моей квартирой. Успенский пил запоем по нескольку недель. Две, три недели учит очень хорошо, а там опять запьет. Ходил с ним к дьякону Прохорову. У отца дьякона вечный картеж. Тут я выучился играть в преферанс».
Этого дома (на современной Синопской наб., недалеко от Лавры) давно не существует.
В марте 1839 г. в жизни Некрасова произошло важное событие: воспитанник Инженерного училища М. А. Гамазов познакомил его со своим родственником, писателем И. И. Панаевым.
«Узнав от меня, — писал Гамазов, — что я интересуюсь литературою и имею некоторые связи в кружке писателей, он <Некрасов> попросил меня сблизить его с ними. Я его свел у себя с Панаевым».
Н. Зенгер. Литография. И. И. Панаев. XIX в.
Таким образом, в первый год жизни в Петербурге, Некрасов познакомился и сблизился со столичными литераторами, его стихи печатались в журналах, в том числе в «Библиотеке для чтения» и «Литературной газете».
«Идеализма было у меня пропасть, того идеализма, который вразрез шел с жизнью, и я стал убивать его в себе и старался развить в себе практическую сметку».
К этому времени относится и начало профессиональной журнальной работы Некрасова для «Сына Отечества».
«Он <Полевой> дал мне работу, <я> переводил с французского, писал статьи о театральных пьесах, о книгах. Ничего о них не зная, ходил в Смирдинскую библиотеку, собирал кое-какие материалы, и заметки составлялись».
25 июля 1839 года Некрасов держит экзамены по нескольким предметам на факультете восточных языков. Но первый же день показывает его слабую подготовленность и всю безнадежность дальнейших попыток. По совету профессора университета П.А. Плетнева Некрасов поступает вольнослушателем на 1-е отделение (историко-филологическое) философского факультета и в сентябре 1839 г. переезжает на Васильевский остров.
«Когда я истратил все деньги и профессор, у которого я жил и готовился в университет, пригласил меня удалиться от него, я попал в критическое положение и стал пописывать забавные стишки для гостинодворцев», —вспоминал Некрасов лето 1839 года.
Продавцы в лавках Гостиного двора охотно покупали за гроши листы с «забавными стишками». Собрав немного денег, Некрасов за два рубля снял комнату на Васильевском острове, недалеко от университета. Как вольнослушатель, он должен был платить за обучение сто рублей в год, но был освобожден от уплаты: юноша попросил отца прислать на имя ректора «свидетельство о бедности». В Архиве университета сохранился документ, в котором ярославский губернский предводитель дворянства свидетельствовал о том, что А.С. Некрасов «затрудняется в доставлении содержания сыну своему Николаю».
Некрасов вспоминал:
«Некоторое время я кое-как перебивался, но, наконец, пришлось продать все скудное мое имущество, даже кровать, тюфяк и шинель, и остались у меня только две вещи: коврик и кожаная подушка. Жил я тогда на Васильевском острову в полуподвальной комнате с окном на улицу. Писал я лежа на полу. Проходящие по тротуару часто останавливались перед окном и глядели на меня<...> Однажды прошло уже три дня, как я питался одним черным хлебом. Хозяйка объявила мне, что потерпит еще два дня, а затем выгонит вон. Лежу я на полу в приятном расположении духа после приговора хозяйки и пописываю. Вдруг появляется на пороге человек большого роста, очень видный, в светлосером плаще и спросил меня: «Здесь ли живет г.N?»
Я ответил ему раздраженным тоном, что никакого N тут нет, отвернулся и продолжал писать. Вижу, однако, что господин в плаще не уходит. Подождав немного, я ему сказал:
«Что вам нужно?
- небось любуетесь на мою обстановку».
— «Признаюсь,
— ответил он,
— ваша обстановка озадачила меня, хотя я тоже не в завидном положении, но у меня в кармане есть 20 руб. и довольно хорошая квартира; не пожелаете ли поселиться у меня. Пожалуйте хоть сейчас, я живу очень близко отсюда».
— «Мне нужно заплатить хозяйке 5 руб.», — сказал я.
— «Вот вам 5 руб., заплатите и идемте со мною».
Я тотчас же расплатился с хозяйкой, взял под мышку коврик и подушку, и мы отправились вместе с господином в плаще. Фамилия этого господина была Данненберг, мы прожили с ним немалое время; выходили мы со двора поочередно, так как сапоги мои были негодны, и у меня не было шинели, а у него был плащ».
Клавдий Данненберг, молодой художник и музыкант, против воли отца бросил медицинский факультет Казанского университета, приехал в Петербург и готовился держать экзамен в Академии художеств на права архитектора. Некрасов познакомился с ним в октябре 1839 г., и они прожили вместе до лета 1840 г., сменив 2 или 3 квартиры.
Адреса двух из них нам известны из писем К.А. Данненберга своему казанскому товарищу Н.И. Второву. 17 октября 1839 г. Данненберг впервые упоминает о своем «сожителе» Некрасове и сообщает адрес:
«на Васильевском острове, во второй линии между Большим и Средним проспектом в доме Духанина № 132».
Дом этот не сохранился, на его месте в 1875 г. был построен новый трехэтажный доходный дом (современный — дом 33, 2-я линия В.О, надстроен). Данненберг пишет приятелю, что они с Некрасовым сочиняют оперу «Испанка» (он — музыку, Некрасов — либретто), что Некрасов познакомил его с издателями, и теперь для одного журнала Данненберг делает переводы с французского, а для другого пишет статью о Казанском театре. Наконец-то у него появятся деньги, он сдаст экзамен и сможет жениться на девушке, которая ждет его в Казани. Данненбергу, превосходно игравшему на скрипке, гитаре и кларнете, Некрасов посвятил стихотворение «Мелодия».
Работал Некрасов очень много: для журнала «Магазин детского чтения» книгопродавца и издателя В.П. Полякова написал фантазию «Юность Ломоносова», детские водевили «Великодушный поступок», «Федя и Володя», стихотворную «Сказку о царевне Ясносвете». Эти произведения были проданы Полякову «в вечное и потомственное владение», но при жизни автора не печатались.
В декабре 1839 г. Некрасова представили редактору нового журнала «Пантеон русского и всех европейских театров» — Федору Алексеевичу Кони. Редактор «Пантеона...» предлагает писателю сотрудничество и постоянную работу корректором в его журнале: заработок хоть небольшой, но стабильный. В журнале Ф.А. Кони появляются рецензии Некрасова на театральные постановки, его заметки и фельетоны. А его друзья с нетерпением ждут выхода первой книги. Еще год назад братья Ферморы уговорили юного поэта издать сборник своих стихов, а зять Ферморов, преподаватель математики в Дворянском полку Г.Ф. Бенецкий, предложил помощь в сборе средств.
«Однажды Бенецкий мне сказал: «Напечатайте ваши стихи, я вам продам по билетам рублей на 500»
Рукопись на 114 листах под названием «Стихотворения Н. Некрасова» автор еще в июне 1839 г. передал в Петербургский цензурный комитет. В сборник вошли 44 стихотворения, написанные, в основном, в Ярославле, 12 из них уже были напечатаны в петербургских журналах. Но из-за отсутствия денег выпуск книги задерживался. В январе 1840 г., когда книга, наконец, была отпечатана «в листах» (еще не сброшюрована), Некрасов вдруг засомневался в достоинстве своих стихотворений.
«Тут меня взяло раздумье, я хотел ее изорвать, но Бенецкий уже продал до сотни билетов кадетам, и деньги я прожил. Как тут быть!»
В.А. Жуковский, который по просьбе Плетнева принял Некрасова, посоветовал молодому человеку убрать с обложки свое имя. 14 февраля 1840 г. «книжечка вышла под названием «Мечты и звуки», автор скрылся под буквами Н.Н. Роздал книгу на комиссию...».
Н. Н. Мечты и звуки. 1840
В этот же день сборник поступил в продажу (цена 1 руб. 50 коп. сер.) «у комиссионера Императорской Академии и Департамента народного просвещения Ильи Глазунова в книжной его лавке, состоящей в Гостином дворе по Суконной линии под № 9, и магазине его против Гостиного двора по Зеркальной линии в доме, принадлежащем Императорской публичной библиотеке...». В распространении книг помогал преподаватель Инженерного училища П.Ф. Фермор (среди купивших книжку — учащиеся Д. Григорович и Ф. Достоевский). Данненберг отослал 16 экземпляров в Казань. Одна за другой появились рецензии, в основном, доброжелательные: рецензенты «Сына Отечества», «Библиотеки для чтения», «Северной пчелы» писали о «несомненном даровании» и о «таланте, который заслуживает одобрения»; похвалил и П.А. Плетнев в «Современнике». Но «Литературная газета» отозвалась недружелюбно: «пустота, неопределенность...ничто не взволновало... не запало в душу».
И совсем обидны были слова знаменитого критика В.Г. Белинского в «Отечественных записках»: «...нет поэзии, нет дарования, истертые чувствованьица, общие места...».
А.В. Никитенко в одной из своих университетских лекций по общей теории словесности жестоко высмеял в присутствии автора его стихи, после чего Некрасов перестал посещать лекции профессора.
Сборник не имел успеха и среди читателей.
«...Прихожу в магазин через неделю ни одного экземпляра не продано, чрез другую — то же, чрез два месяца —то же. В огорчении отобрал все экземпляры и большую часть уничтожил. Отказался писать лирические и вообще нежные произведения в стихах».
Зато фельетоны Некрасова имели успех: стихотворный фельетон «Провинциальный подьячий в Петербурге», за подписью «Феоклист Боб», Белинский даже похвалил: «Очень забавны куплеты <...>; они так всем понравились и уже так всем известны, что мы не имеем нужды выписывать их».
В марте Некрасов и Данненберг переезжают на новую квартиру, о чем 15 марта 1840 г. Данненберг сообщает Второву:
«Васильевский остров, 7-я линия, между Большим и Средним проспектом, дом Герасимова, квартира Эйхгорна».
Санкт-Петербург, В.О. 7-я линия, 28
Современный адрес — 7 линия, дом 28. Дом был построен арх. К.Скотти в 1828 г. для купца В.А. Квасникова (в 1840 г. владелец — купец Герасимов). С того времени здание сохранило свой классический фасад с лепным карнизом. Возможно, друзья еще раз сменили квартиру, но этого адреса в письмах Данненберга нет. В. А. Панаев, инженер-путеец (основатель и строитель «Панаевского театра» на Адмиралтейской набережной) через много лет вспоминал, как он, готовясь к поступлению в Институт путей сообщения, попросил своего приятеля К. Данненберга сделать ему рисунок к экзамену.
«Он жил на Васильевском острове в четвертой линии, занимал одну комнату, окнами на улицу», —вспоминал Панаев. — «Тотчас по моем приходе Данненберг взял большой лист и начал рисовать. Во время рисования Данненберга вышел из-за ширмы человек в татарском халате <...>, подошел медленно к окошку и, уткнув палец в притолоку окна, сказал: «Три часа, пора поесть». Я тихонько спросил Данненберга о том, что значило указание пальцем на притолоку окна? Данненберг засмеялся и сказал:
«Это наши часы; на притолоке отмечены чертами тени от переплета окна для солнечных часов»<…> Принесены были щи; они оказались очень хороши, и мы с аппетитом поели их втроем.
«Извините, — сказал Данненберг, — у нас второго блюда нет».
Затем вышел незнакомец, уже одетый, и спросил Данненберга:
«Что, сегодня свежо?»
— «Да, свежо», — ответил Данненберг.
«Так я надену плащик», — сказал незнакомец.
«Пожалуйста», — ответил Данненберг».
Через семь лет в компании своих друзей В.А. Панаев и Н.А. Некрасов вспомнят ту их первую встречу, и Некрасов расскажет «еще много, много доброго» о Данненберге. Они не знали, что этого, когда-то веселого и талантливого человека уже пять лет как не было в живых. Данненберг уехал из Петербурга в 1841 г., а в 1842 умер в Казани в возрасте 25 лет. Некрасов расстался с ним в мае 1840 г., когда к Данненбергу приехал университетский товарищ, а сам поселился опять недалеко от Разъезжей улицы, в Свечном переулке, «близ Лиговского канала».
В июле 1840 года Некрасов, будучи уже год вольнослушателем, делает еще одну попытку поступить в университет в качестве студента, но теперь уже на юридический факультет. Он сдал все экзамены и даже получил «отлично» по русской словесности. Но и на этот раз баллов для зачисления не хватило. Дальнейших попыток поступления в университет Некрасов не предпринимал, а пребывание в числе вольнослушателей не сулило ему никаких перспектив.
«Учиться и зарабатывать хлеб трудно, — писал он, — и я бросил».
Адрес Некрасова того времени достоверно известен, так как указан им в «Прошении» на допуск к экзаменам 24 июля 1840 г.:
«Жительство имею: в Свечном переулке в доме купца Щанкина, близ Лиговского канала»
Купец Д.М. Щанкин владел в Свечном переулке «усадьбой» под № 17. Как указывает «Атлас тринадцати частей С.-Петербурга» Н. Цылова (1849 г.), под этим номером стояли четыре дома (в три этажа и в один этаж) — три каменных и один деревянный. Эти дома занимали целый квартал и выходили на три улицы: Болотную (Коломенскую), Свечной переулок и Лиговский канал. Где именно жил Некрасов, установить невозможно, никто из мемуаристов об этом не писал. В настоящее время весь этот квартал (Свечной пер., 18—20; Коломенская ул.,16, и Лиговский пр.,89) занят одним четырехэтажным домом (по Лиговскому пр. — 5 этажей). В своей книге «Некрасов в Петербурге» С.А. Рейсер утверждал, что те части дома, которые выходят на Коломенскую улицу и Лиговский проспект, сохранились (только надстроены), а средняя (деревянная) часть по Свечному переулку построена позднее, но «архитектурно слита с остальной частью дома».
Летом 1840 г. Некрасов работал в журнале Ф.А. Кони «Пантеон» уже как его помощник и постоянный сотрудник. Вскоре Кони стал фактическим редактором «Литературной газеты» А. Краевского и привлек Некрасова в качестве постоянного сотрудника этого издания. Работа в «Литературной газете» приблизила Некрасова к другому изданию Краевского — популярному журналу «Отечественные записки» — и стала новой ступенью в карьере молодого журналиста.
Ф.А. Кони советует своему помощнику писать прозу. «На советы Кони Некрасов отвечал, что он решительно не умеет и не знает о чем писать. «Попробуйте на первый раз рассказать какой-нибудь известный вам из жизни случай, приключение», — советует ему Кони. Предложение принято, изобретается для прозы псевдоним «Перепельский» (им подписана большая часть повестей и рассказов Некрасова <...>), и в «Пантеоне» № 5 (1840 г.) появляется первый прозаический опыт Некрасова — повесть «Макар Осипович Случайный», где рассказывается действительная история некоего чиновника Сл-ского, наделавшая в то время некоторого шуму в Петербурге. А в рассказе «Без вести пропавший пиита» Некрасов описывает случай из своей жизни: когда хозяин квартиры отказал ему в чернилах, он «соскоблил с своих сапогов ваксу и написал очерк и отнес его в ближайшую редакцию», что спасло его от голодной смерти.
Эти два произведения Некрасова, так же, как и последующие рассказы («Двадцать пять рублей», «Ростовщик», «Карета») написаны уже под влиянием новой, «натуральной школы» русской литературы. И, хотя Некрасов нелестно отзывался о своей первой прозе, все же назвал ее «поворотом к правде». В это же время он пишет романтические и приключенческие повести, пользующиеся спросом у читателей («Певица», «Несчастливец в любви, или Чудные любовные похождения русского Грациозо», «Жизнь Александры Ивановны», «Опытная женщина»). Все они были напечатаны в «Пантеоне», «Литературной газете» и «Отечественных записках» в 1840-1841 гг. Пять повестей, четыре рассказа, кроме того — водевили, обзоры театральной жизни и критические статьи, написанные за столь короткий срок, — все это не могло не сказаться на здоровье и душевном состоянии молодого человека.
Как-то, в начале ноября 1840 года, Некрасов, работая над «срочной статьей», вдруг «уничтожает» ее под влиянием охватившего его разочарования в делах и стремлениях последнего времени. В тот же вечер это настроение выразилось в нескольких стихотворных набросках: «Грустно... совсем в суете утонул я...»; «А дни летят... Слой пыли — гуще, шире...»; «Я день и ночь тружусь для суеты...». Эти поэтические строки вошли в письмо, которое Некрасов написал на следующий день сестре Елизавете:
«Все занятия мои мне опротивели, все предположения показались мне жалкими. Я не мог ни за что приняться...
Мне было грустно... я чуть не плакал...
Я день и ночь тружусь для суеты,
И ни часа для мысли, для мечты...
Зачем? На что? Без цели, без охоты!..
Лишь боль в костях от суетной работы,
Да в сердце бездна пустоты!
<…> Грусть одиночества начинает чаще мучить меня. Я бы охотно приехал к вам, охотно бы отдохнул с вами... Если не помешают мне обстоятельства, то в декабре я непременно приеду к вам, милая сестра...»
Возможно, ощущение одиночества заставило Некрасова вскоре снять квартиру вместе с приятелем — Сергеем Глинкой, сыном известного писателя и переводчика Сергея Николаевича Глинки. Другой сын писателя, Федор Глинка (тезка своего родного дяди, известного поэта) вспоминал:
«Отец мой, известный в свое время писатель и патриот Сергей Николаевич Глинка, встретился с Некрасовым в 1839 году у своего кума Н.А. Полевого, заинтересовался им, и, не знаю вследствие каких причин, предложил ему учиться у него французскому языку. С этого дня, Некрасов сделался частым посетителем нашего дома. Как теперь вижу его, перед столиком, читающего по-французски вслух с забавным выговором. Некрасов скоро сошелся с старшим братом моим С.С. Глинкой и поселился вместе с ним на углу Невского проспекта и Владимирской улицы, в доме занятом теперь гостиницей "Москва". Они занимали в третьем этаже несколько комнат, прилично убранных собственной мебелью...».
В доме на Невском проспекте Некрасов поселился в декабре 1840 г. и прожил там больше полугода, до своего отъезда из Петербурга в июле 1841. Сейчас дом №49/2 на углу Невского и Владимирского проспектов (отель «Radisson Royal») ничем не напоминает тот дом, в котором жил Некрасов с Глинкой: в 1881 г. архитектор П.Ю. Сюзор перестроил его в стиле эклектики. В начале XIX в. Невский проспект благоустраивался, обрастал красивыми домами, которые освещались фонарями, но Литейная и Владимирская улицы до сер. 40-х гг. XIX в. были городской окраиной и долгое время не получали освещения, что дало повод современнику пожаловаться:
«Когда проезжаешь вечером по Морской и Невскому проспекту, освещенным газом, душе как-то весело! Лишь только миновал перекресток, где начинается Литейная и Владимирская, как будто свалился в яму — фонари, кажется, показывают только то место, где должно быть освещение».
В 1820-30-х гг. на углу Невского и Владимирского проспектов стоял каменный трехэтажный дом в стиле позднего классицизма. В этом доме в 1828 г. на квартире своего пансионского приятеля Чиркова поселился другой Глинка, Михаил Иванович, молодой композитор и дальний родственник Глинок— знакомых Некрасова. Тогда М. Глинка часто встречался с Пушкиным, Дельвигом, Грибоедовым, Жуковским, Мицкевичем. Не исключено, что кто-то из них бывал у композитора в этом доме.
В декабре 1851 г. знаменитый композитор снова поселился здесь вместе с сестрой, которая сняла в доме удобную квартиру с большим залом, где поставили четыре рояля. В 1851-1852 гг. квартира М.И. Глинки стала известным музыкальным центром, где по пятницам собирались известные музыканты. Так, «довольно мило и приятно», композитор прожил здесь полгода, до отъезда за границу.
В 1841 г., когда Н. Некрасов и его приятель сняли здесь квартиру, дом был уже надстроен 4-м этажом. Уехать в декабре к родным Некрасову не удалось: много было работы. По условию с Ф.А. Кони он обязался в течение 1841 г. написать для «Пантеона» 12 печатных листов (это 192 обычных листа). По контракту с издателем журнала «Репертуар русского театра» В.П. Поляковым Некрасов должен был в течение этого же года за 1000 рублей ассигнациями поставлять ему «известное число стихотворений, переводов, мелкие статейки и писать рассказы». В середине марта 1841 г., после отъезда Кони в Москву, Некрасов остается фактическим редактором «Пантеона» и основным сотрудником «Литературной газеты». Он нуждался в отдыхе, все чаще испытывая приступы хандры. В письме к Ф. Кони Некрасов жалуется на усталость и болезни: «Тяжело болит сердце мое и угрожает мне еще тяжелейшими болями; грудь моя едва дышит». О подавленном состоянии Некрасова вспоминал и Ф.С. Глинка: «Когда я заходил к брату, то, большею частью, заставал Некрасова лежащим на диване; он постоянно был, или казался, угрюмым и мало разговаривал».
«Семейные дела» (предстоящая свадьба сестры Елизаветы) требовали его скорого отъезда в Ярославль. Некрасов просит Кони выслать ему заработанные деньги и как можно скорее вернуться в Петербург к руководству «Пантеоном» и «Литературной газетой». Не дождавшись ответа Кони, Некрасов берет деньги в долг у Краевского, который уже считает молодого журналиста нужным ему сотрудником, заказывает новый костюм, покупает подарки и в 20-х числах июля выезжает из Петербурга в Ярославль.
В конце 1841 года после долгого отсутствия Н.А. Некрасов возвращается в Петербург. Полгода в имении отца, в селе Грешнево Ярославской губернии, он отдыхал от столичной суеты: охотился, поправлял здоровье, подорванное напряженным трудом и постигшим его горем — смертью матери. Не забывал Некрасов и о своих обязательствах перед издателями, посылая в Петербург статьи и пьесы для театра. В конце ноября Некрасов пишет Ф.А. Кони:
«Приеду в Петербург — ни кола, ни двора, ни пристанища…».
Получая в Грешневе письма, он узнал, что Сергей Глинка, с которым они вместе снимали квартиру на Невском проспекте, заложил мебель и вещи, оставленные на его попечение.
В начале декабря 1841 года Некрасов уже сообщает свой новый петербургский адрес:
«В Разъезжей улице в доме Головкина на углу Разъезжей и Гребецкой, в 3-м этаже».
Дом Головкина числился тогда под №25 по Разъезжей улице (сейчас — №24), а Гребецкая улица (потом — Ямская) — это современная улица Достоевского.
Разъезжая улица, 24. Современное фото
Построенный в конце XVIII века и надстроенный в 1840 году двумя этажами, этот 4-х этажный дом без особенных изменений сохранился до наших дней. Некрасов хорошо знал жизнь обитателей этой улицы, с которой начинались и его мытарства. Эпизоды из его прошлого на Разъезжей (скитание по углам, болезнь, изгнание из убогой квартиры во флигеле) вошли в «Повесть о бедном Климе», над которой он работал в то время. Пронзительно описал он в своей автобиографической повести и чувство вины пред матерью, с которой не успел проститься. Наряду с этой незаконченной, но очень значимой в творчестве Некрасова работой он продолжает и свою журналистскую деятельность: пишет обзоры, фельетоны, статьи и водевили на заказ. По всей вероятности, Некрасов прожил в доме Головкина до лета.
Летом 1842 года Некрасов живет в Павловске и часто посещает дачу Панаевых.
.jpg)
К. А. Горбунов. Портрет И. И. Панаева. 1850. Бумага, карандаш
К. А. Горбунов. Портрет А. Я. Панаевой. 1841
С И. И. Панаевым, писателем, автором светских романов, Некрасов был знаком давно. Сейчас его внимание привлекает молоденькая и хорошенькая жена Ивана Ивановича — Авдотья Яковлевна, дочь актера Я. Г. Брянского. У Панаевых Некрасов знакомится с писателем В. А. Соллогубом. «В сороковых годах я часто посещал летом на даче в Павловске чету Панаевых, — писал Соллогуб, — <...> жена его была одна из самых красивых женщин в Петербурге; немалой приманкой также для посетителей дома Панаевых служило почти постоянное в нем присутствие знаменитого потом народного поэта Некрасова. В то время Некрасов еще далеко не пользовался той известностью, которую приобрел впоследствии, но и тогда уже его своеобразный талант имел много почитателей». В «Воспоминаниях» Соллогуб писал, что по просьбе Панаевых и Некрасова через свои связи в аристократических кругах он хлопотал тогда об освобождении А. И. Герцена. Благодаря этим хлопотам, в июле 1842 года Герцен вернулся из новгородской ссылки.
Осенью 1842 года молодой журналист устроился гувернером в пансион своего давнего знакомого Г. Ф. Бенецкого в Троицком переулке (улица Рубинштейна, участок дома № 40).
Улица Рубинштейна, участок дома №40
«Некрасов приютился тогда у некоего профессора Бенецкого, имевшего у себя несколько воспитанников для приготовления в разные петербургские школы», — писал врач Н.А. Белоголовый, автор воспоминаний о Н. А. Некрасове и М. Т. Лорис-Меликове. У Бенецкого, посещая одного из его пансионеров, и познакомился с Некрасовым будущий министр Александра II, а тогда 18-летний юнкер школы гвардейских подпрапорщиков, М. Т. Лорис-Меликов. «Как раз около этого времени, — писал Белоголовый, — Лорис и его однокашник Нарышкин задумали нанять себе квартирку в городе, чтобы иметь собственный приют, так как их, как выпускных юнкеров, отпускали не только на праздники, но позволяли отлучаться из школы и среди недели; Некрасов, узнав об этом плане, тотчас же предложил, чтобы и его приняли в компанию, и они втроем наняли себе квартирку где-то около Николаевской, в то время Грязной, в доме «Шаумана».
Дом Шаумана, стоявший «около Николаевской» (улица Марата) на углу Поварского переулка (№2) и Стремянной улицы (№17), не сохранился.
Угол Поварского переулка, 2, и Стремянной улицы, 17. Фото после пожара 1917 года
«Зажиточностью товарищество похвастаться не могло. Все трое были очень молоды, любили весело пожить и, получивши свои небольшие доходы, чрезвычайно быстро спускали их с рук и потом, в ожидании следующей получки, впадали в меланхолию и жили отшельниками. <…> Раз на Рождество Некрасов предложил Лорис-Меликову отправиться, замаскировавшись обоим, на вечеринку к одной чиновничьей семье в Измайловский полк; они вечером зашли в костюмерную лавочку, выбрали для себя костюмы, Некрасов— венецианского дожа, а Лорис — испанского гранда, и, тут же переодевшись, оставили у костюмера свое платье и условились, что они на следующее утро заедут за своим платьем и тогда заплатят и за костюмы. Взяли карету и отправились; еще дорогой они проверили свои капиталы, — хватит ли их на уплату за экипаж и костюмы? — и нашли, что хватит.
Угол Поварского переулка, 2, и Стремянной улицы, 17. Фото 1987 года
Угол Поварского переулка, 2, и Стремянной улицы, 17. Современное фото
Случилось так, что с вечеринки они заезжали еще куда-то, что-то выпили, и только возвращаясь под утро домой, спохватились, что у них не достанет денег на выкуп платья. Они сначала бегали в маскарадных костюмах по своей неотопленной квартире, тщетно стараясь согреться в коротеньких тогах и в длинных чулках и подумывая, как выйти им из такого нелегкого положения, <…> потом они решили пожертвовать для растопки печи одним стулом из своей убогой меблировки и поддерживали огонь мочалкой, выдернутой из дивана, а сами расселись на полу перед печкой на ковре, привезенном Некрасовым из деревни; скоро заговорил в них голод, а есть было решительно нечего и купить было не на что, и только после долгих переговоров лавочник, у которого были раньше заложены две серебряные ложки, единственная драгоценность Некрасова и подарок его матери, согласился отпустить им в долг студеню, и дож и гранд благородно поделили между собой эту незатейливую трапезу.
Лишь к вечеру Нарышкин добыл денег и выручил их из беды. Вскоре <…> Лорис вышел в офицеры, и приятели потеряли друг друга из виду, а когда, примерно, года через два, Лорис столкнулся с Некрасовым на Невском и последний затащил его к себе на квартиру у Аничкова моста, то дела поэта, видимо, уже стали процветать: и сам он ходил щеголем, и квартира его была меблирована не без изящества. Это было их последнее свиданье; Лорис уехал вскоре на Кавказ. Когда Лорис состоял уже начальником Терской области, он получил письмо от Некрасова, в котором поэт, напоминая их прежние отношения, просил его принять участие в литераторе Благовещенском, отправленном по болезни на Кавказ, на продолжительное житье и без всяких средств к существованию, и Лорис исполнил просьбу старого приятеля». С того времени, как они расстались в 1843 году, и до того, как «будут процветать дела поэта», когда будет он «ходить щеголем» и снимет квартиру на Фонтанке, пройдет три года. В Поварской же переулок Некрасов вернется еще не раз.
