«Ты, Бог и честь будут спутниками моими…». Петр Андреевич Вяземский и Бородинская битва

С.- Ф. Диц. П. А. Вяземский Германия. 1838 г.

12 июня (24 июня по новому стилю) 1812 года началась Отечественная война.

О самом её начале и отношении к ней в обществе точно и бескомпромиссно писал князь Петр Андреевич Вяземский (1792 – 1878) в своих «Воспоминаниях о 1812 годе»:

«Приезд императора Александра I в Москву из армии 12 июля 1812 года был событием незабвенным и принадлежит истории. До сего война, хотя и ворвавшаяся в недра России, казалась вообще войною обыкновенной, похожею на прежние войны, к которым вынуждало нас честолюбие Наполеона. Никто в московском обществе порядочно не изъяснял себе причины и необходимости этой войны; тем более никто не мог предвидеть ее исхода. Только позднее мысль о мире сделалась недоступною русскому народному чувству. В начале войны встречались в обществе ее сторонники, но встречались и противники. Можно сказать вообще, что мнение большинства не было ни сильно потрясено, ни напугано этою войною, которая таинственно скрывала в себе и те события, и те исторические судьбы, которыми после ознаменовала она себя. В обществах и в английском клубе (говорю только о Москве, в которой я жил) были, разумеется, рассуждения, прения, толки, споры о том, что происходило, о наших стычках с неприятелем, о постоянном отступлении наших войск вовнутрь России. Но все это не выходило из круга обыкновенных разговоров ввиду подобных же обстоятельств. Встречались даже и такие люди, которые не хотели или не умели признавать важность того, что совершалось почти в их глазах. Помнится мне, что на успокоительные речи таких господ один молодой человек — кажется, Мацнев — забавно отвечал: «Но как ни рассуждай, а Миловзор уж там».

События развивались стремительно, и с середины июня до 20-х чисел августа армия Наполеона продвинулась от Немана почти до Москва-реки, от Ковно до Москвы. Совсем не военный человек, князь Петр Андреевич Вяземский, «мирный московский барич», как он сам называл себя, по зову сердца вступил в ополчение, в казачий полк, созданный М. Дмитриевым-Мамоновым, и, будучи адъютантом генерала М.А. Милорадовича, принял участие в Бородинском сражении.

Накануне своего отъезда в действующую армию, находившуюся в ста с небольшим километрах от Москвы, двадцатилетний князь пишет письма своей молодой жене, которую отправил с семейством Карамзиных в Ярославль.

Пишет, тревожась о ней и её предстоящих родах — чета Вяземских ждет появления на свет первенца. Эти два письма, написанные в предвосхищении грозного сражения, полны нежности и тревоги, любви и надежды, и утешительного милосердия…

Как осторожно приуготовляет он Веру Федоровну, свою Верочку, к возможному ранению на поле брани, обходя даже само выражение «буду ранен», и заменяя его нейтральным «занемогу»: «Молчание мое тебя не должно беспокоить, ибо, если я занемогу, то армия так близка, что тот час перешлют меня в Москву, как и многих уже переслали». Это, безусловно, одни из лучших писем любящего к возлюбленной!

К. Мотте с рис. Мартине Сражение при Бородине. 1-я пол. XIX в.

«21 августа 1812 г.

Я сейчас получил твое письмо с двумя образами и повесил их на шею, как ты мне велела. Я их не сниму, милый мой друг, ты можешь быть в том уверена. Повторяю тебе мою просьбу писать ко мне чаще, а ты не забывай, что я из Москвы уезжаю и что, следственно, ты, может быть, писем от меня на каждой почте и не будешь получать.

Молчание мое тебя не должно беспокоить, ибо если я занемогу, то армия так близка, что тот час перешлют меня в Москву, как и многих уже переслали. Притом же дурные известия всегда скоро доходят. Итак, заклинаю тебя, милая моя Вера, как можно более покоряться рассудку и не предаваться всем страхам, которые будет рождать в тебе воображение и нежная твоя ко мне любовь. Молись Богу обо мне, я об тебе, и все пойдет хорошо. Посылаю тебе письмо от Прасковьи Юрьевны и советую тебе отвечать ей по первой почте, что ты получила ее письмо уже в Ярославле, и что если я тебя туда, а не к ним отправил, так это от того, что в этом городе можно найти более помощи в родах, чем в другом. Обнимаю тебя нежно, и в поцелуе моем передаю тебе душу мою. Катерине Андреевне и детям — мой поклон».

Несколько дней ушли у молодого князя на подготовку и экипировку. В день отъезда он пишет самое нежное и пронзительное письмо со словами, дающими любимой надежду на успокоение её трепещущей от тревоги души: «Обязанности военного человека не заглушат во мне обязанностей мужа твоего и отца ребенка нашего».

«24 августа 1812 г., Москва.

Я сейчас еду, моя милая. Ты, Бог и честь будут спутниками моими. Обязанности военного человека не заглушат во мне обязанностей мужа твоего и отца ребенка нашего. Я никогда не отстану, но и не буду кидаться. Ты небом избрана для счастья моего, и захочу ли я сделать тебя навек несчастливою? Я буду уметь соглашать долг сына отечества с долгом моим и в рассуждении тебя. Мы увидимся, я в этом уверен. Молись обо мне Богу. Он твои молитвы услышит, я во всем на Него полагаюсь. Прости, дражайшая моя Вера. Прости, милый мой друг. Все вокруг меня напоминает тебя. Я пишу к тебе из спальни, в которой столько раз прижимал я тебя в свои объятия, а теперь покидаю ее один. Нет! мы после никогда уже не расстанемся. Мы созданы друг для друга, мы должны вместе жить, вместе умереть. Прости, мой друг. Мне так же тяжело расставаться с тобою теперь, как будто бы ты была со мною. Здесь, в доме, кажется, я все еще с тобою: ты здесь жила; но - нет, ты и там, и везде со мною неразлучна. Ты в душе моей, ты в жизни моей. Я без тебя не мог бы жить. Прости! Да будет с нами Бог!»

А. Молинари В. Ф. Вяземская. Россия. 1810-е гг.

Через шесть дней, уже после Бородинской битвы, написано еще одно, может быть самое сдержанное письмо князя. Все случившееся на поле брани обожгло его сердце. Смерть он видел лицом к лицу. Прибыв на место сражения, обнаружил, что его лошадь, отправленная обозом, еще не доставлена, и от отчаяния готов был наложить на себя руки. Спасло его только сочувствие молодого юнкера, адъютанта из свиты Милорадовича, отдавшего Вяземскому свою запасную лошадь. Со свойственной князю горячностью он бросился в гущу сражения! Но с какой замечательной самоиронией описывает он себя на поле брани: «Я так был неопытен в деле военном и такой мирный московский барич, что свист первой пули, пролетевшей надо мной, принял я за свист хлыстика. Обернулся назад и, видя, что никто за мной не едет, догадался я об истинном значении этого свиста».

Это строки из «Воспоминаний о 1812 годе», а в письме к жене, к «милой Вере», ни слова о смертельной опасности, которой он в порыве безрассудной храбрости подвергал свою жизнь, словно бы весь его азарт и страсть поэтической натуры были явлены в момент сражения. Одна лошадь была ранена и убита другая, он спас раненого генерала А.Н. Бахметева, которому ядром раздробило ногу, уложил раненого на свой плащ и вместе с солдатами доставил его к месту перевязки… Но все это мы знаем не со слов самого князя.

В написанных намного позднее «Воспоминаниях…» та же беспощадная самооценка:

«Во время сражения был я как в темном или воспламененном лесу. По природной близорукости своей худо видел я, что было перед глазами моими … ничего не мог я понять из того, что делалось…». Но кровавое побоище опалило его сердце.

В сражении при Бородине молодой князь был контужен, но в письме жене пишет об этом вскользь и мимоходом:

«Я в Москве, милая моя Вера. Был в страшном деле и, слава Богу, жив и не ранен, но, однако же, не совершенно здоров, а потому и приехал немного поотдохнуть».

«Не совершенно здоров» был Вяземский ещё с осени 1811 года, когда, по-молодецки нырнув в холодную воду усадебного пруда Кологривовых в Тишине, спасал башмачок одной из взбалмошных барышень. Тяжелое воспаление легких уложило молодого князя в постель, ухаживала за ним юная и прелестная Верочка Гагарина, падчерица хозяина усадьбы. Два молодых сердца воспламенила любовь. Вскоре состоялось венчание Веры Гагариной и Петра Вяземского, но князь был так слаб, что, по воспоминаниям современников, не мог в продолжении церемонии стоять на ногах и венчался, сидя в кресле. Еще долгое время страдал он от обострения перенесенного легочного заболевания. И перед вступлением в ополчение и присоединением к полку Дмитриева-Мамонова князь был нездоров, а контузия, полученная на Бородинском поле, усугубила его состояние. Тяжелая депрессия, которая преследовала Вяземского на протяжении почти всей жизни, возможно началась в эти дни.

«30 августа 1812 г., Москва.

Я в Москве, милая моя Вера. Был в страшном деле и, слава Богу, жив и не ранен, но, однако же, не совершенно здоров, а потому и приехал немного поотдохнуть. Благодарю тебя тысячу раз за письма, которые одни служат мне утешением в горести моей и занятием осиротелого сердца. Кроме тебя, ничто меня не занимает, и самые воинские рассеяния не дотрагиваются до души моей. Она мертва: ты, присутствие твое, вот - ее жизнь; все другое чуждо ей. Князь Федор весьма легко ранен в руку и едет также в Москву с князем Багратионом, который получил довольно важную рану в ногу. Он велел тебя нежно обнять. Дело было у нас славное, и французы крепко побиты, но однако ж армия наша ретировалась. Прошу покорно понять. Делать нечего; есть судьба, она всем управляет, нам остается только плясать по ее дудке. Прости, любезнейший друг моего сердца. Будь здорова и уповай на Бога. Катерину Андреевну и детей обними за меня, а себя за меня же поцелуй крепко в зеркале. Агриппине мой душевный поклон. Я ее всегда любил, а за ласки, которые она тебе оказывает, люблю вдвое. Скажи ей это от меня. Бедный Петр Валуев убит. Пропасть знакомцев изранено и убито. Ты меня сохранила. Прости, ангел мой хранитель».

Последние слова этого письма князя Вяземского напоминают нам слова другого поэта, другого времени, написанные в обстоятельствах другой войны: «ожиданием своим ты спасла меня».

Любовь, война, разлука, кровавая бойня, долг отца и мужа и долг защитника Отечества в этих нескольких словах выражены со всей полнотой чувств.

Князь Вяземский за участие в Бородинском сражении был награжден орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. С этой наградой поздравил своего младшего друга и воспитанника Н.М. Карамзин: «Поздравляю кавалера с бантом и радуюсь, что он имеет этот знак в память Бородинского сражения, которое предвестило Наполеону гибель его армии».

Вяземский возвращался к событиям 1812 года в стихах «Поминки по Бородинской битве» и воспоминаниях, в мемуарах оставил он свои возражения на военные сцены романа Л.Н. Толстого «Война и мир», но несколько писем к Вере Федоровне Вяземской — это уникальный, яркий и живой отклик горячего сердца на непреодолимые обстоятельства, предлагаемые судьбой.

---