Последний год жизни Пушкина
Уникальные экспонаты из фондов Всероссийского музея А. С. Пушкина, свидетельства современников и собственные признания поэта, отраженные в его переписке и сочинениях, позволяют проследить за самыми значимыми событиями пушкинского календаря, охватывающего двенадцать последних месяцев земного пути поэта.
Внимание к значимым фактам биографии и творчества Пушкина, отраженным в пушкинском календаре, позволяет осознать масштаб личности великого писателя, заглянуть в его художественную лабораторию, рассмотреть контуры незавершенных замыслов, прерванных внезапной кончиной.
Страницы хроники проиллюстрированы произведениями живописи, графики, декоративно-прикладного искусства конца XVIII — начала XX века из коллекции Всероссийского музея А. С. Пушкина. Некоторые из этих предметов представлены в постоянно действующих экспозициях, в первую очередь — в Мемориальном музее-квартире А. С. Пушкина в доме на Мойке, 12, и в Основной литературно-монографической экспозиции «А. С. Пушкин. Жизнь и творчество». Изобразительные и историко-бытовые материалы, включенные в календарь, создают эффект присутствия, позволяя рассмотреть лица друзей и врагов поэта, почувствовать своеобразие среды, в которой он жил и творил.
Даты хроники даны как по современному, григорианскому, календарю, так и по старому — юлианскому, по которому Россия жила до 25 января 1918 года. При сравнении календарей учитывается тот факт, что разница между ними с каждым новым веком увеличивалась на сутки. Так, в 1582 году, на момент введения григорианского календаря в ряде католических стран Европы (и до 11 марта 1700 года по новому стилю), эта разница составляла 10 дней, в XVIII веке (до 12 марта 1800 года) — 11, в веке XIX — 12 и т. д. Вот почему день рождения Пушкина мы отмечаем 6 июня (26 мая 1799 г. + 11 дней), но события, которые происходили с поэтом в следующем, XIX веке, рассчитываются с разницей уже в 12 дней (к примеру, 26 мая 1836 г. + 12 дней = 7 июня). Примечательно, что по прошествии 180 лет дни недели того и другого календаря совпали. «Бывают странные сближения», — мог бы сказать в подобном случае Пушкин.
При составлении пушкинского календаря были использованы материалы летописи жизни поэта, опубликованные в разное время под редакциями М. А. Цявловского и Н. А. Тарховой; труды классиков пушкиноведения и современных пушкинистов: Н. В. Измайлова, Б. В. Казанского, Б. Л. Модзалевского, Я. Л. Левкович, Н. Н. Петруниной, И. С. Сидорова, Р. Г. Скрынникова, В. П. Старка, С. А. Фомичева, П. Е. Щеголева, М. А. Яшина и др. В календаре нашли отражение результаты детального исследования последнего года жизни поэта, осуществленного пушкинистами — сотрудниками Всероссийского музея А. С. Пушкина: С. Л. Абрамович (статьи и монография «Пушкин в 1836 году. Предыстория последней дуэли» (издания 1985, 1989 гг.)) и Г. М. Седовой (статьи и монографии «”Я жить хочу…” А. С. Пушкин. Последние месяцы жизни» (СПб., 2008); «Ему было за что умирать у Черной речки» (СПб, 2013).
10 февраля (29 января по ст. ст., пятница)
Сотни людей собрались у дома на набережной реки Мойки, ожидая известия о здоровье раненого Пушкина.
Данзас вспоминал, что он был вынужден обратиться в Преображенский полк с просьбой поставить у входа в дом часовых: «густая масса собравшихся загораживала на большое расстояние все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти невозможно было протискаться».
С утра Пушкин несколько раз призывал к себе жену, а днем попросил, чтобы она покормила его моченой морошкой. По словам Жуковского, спокойное выражение лица умирающего и твердость голоса обманули Наталью Николаевну: «Вот увидите, — сказала она доктору Спасскому, — он будет жить, он не умрет». Однако Пушкину «делалось все хуже и хуже, он, видимо, слабел с каждым мгновением», слушая свой пульс, сказал Спасскому: «Смерть идет». Время от времени повторял, заложив руки на голову: «Ах, какая тоска!..»
Из записки В. Даля: «Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: “Кончена жизнь!”. Я не дослышал и спросил тихо: “Что кончено?” — “Жизнь кончена”, — ответил он внятно и положительно. “Тяжело дышать, давит”, — были последние слова его». Часы показывали 2 часа 45 минут пополудни.
«Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо, — писал Жуковский. — Никогда на этом лице я не видал ничего подобного.<…> Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась. <…> Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: “Что видишь, друг?” И что бы он ответил мне, если бы мог на минуту воскреснуть?..»
Согласно воле императора, через три четверти часа Жуковский опечатал кабинет поэта своей печатью. Рядом поставил печать начальник корпуса жандармов Л. В. Дубельт.
В передней, где был поставлен гроб, в течение двух дней Петербург прощался с поэтом.
В пятом номере «Литературных прибавлений» к газете «Русский инвалид» 30 января был опубликован некролог, написанный В. Ф. Одоевским:
«Солнце нашей поэзии закатилось.
Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть!»
В фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина хранятся золотые карманные часы поэта.
После смерти Пушкина часы находились у Жуковского, затем у Гоголя; от него перешли к его родственникам Быковым, которые передали часы в Полтавский государственный краеведческий музей, откуда в 1938 году поступили в Государственный музей А. С. Пушкина (ныне Всероссийский музей А. С. Пушкина).
В фондах музея хранится несколько рисунков, выполненных современниками в те дни, когда Петербург прощался с покойным Пушкиным. Рисунок художника А. Н. Мокрицкого имеет на обороте подложки подпись орешковыми чернилами: «Снятъ съ натуры академикомъ / Аполлономъ Николаевичемъ Мок- / рицкимъ, вечеромъ 30 января / 1837 года и подаренъ имъ Петру / Андреевичу Каратыгину. / (См. Каталогъ Пушкинской / выставки. СПб. 1880 г. стр. 9 / № 61.)». В каталоге выставки под № 61 отмечено: «Рисунок этот, значительно измененный, вырезан Брожем и, гравированный на дереве в 1880 г. академиком Л. А. Серяковым, приложен к “Р. Старине” 1880 г. (авг.)».
В Мемориальном музее-квартире Пушкина представлена картина А. А. Козлова, ученика академика живописи Ф. А. Бруни, «Пушкин в гробу». Картина написана по заказу князя П. А. Вяземского и хранилась в его подмосковном имении Остафьево. При создании картины художник воспользовался собственным рисунком, выполненным утром 30 января 1837 года у гроба поэта.
Часы карманные А. С. Пушкина
1810-е гг., Швейцария (?)
Золото (583 проба), металл
А. С. Пушкин на смертном одре
А. Н. Мокрицкий
1837, Санкт-Петербург
Бумага, наклеенная на картон, карандаш
Пушкин в гробу
А. А. Козлов (Игнатьев)
1837, Россия
Холст, масло
9 февраля (28 января по ст. ст., четверг)
С утра умирающий Пушкин прощался с близкими и с друзьями.
Около 8 часов он пожелал видеть детей. «Они спали, — рассказывал Жуковский, — их привели и принесли к нему полусонных. Он на каждого оборачивал глаза молча; клал ему на голову руку; крестил и потом движением руки отсылал от себя».
Из письма А. И. Тургенева от 28 января: «11 час [ов] утра. <…> Пушкин со всеми нами прощается; жмет руку и потом дает знак выйти». «Я подошел, — вспоминал Жуковский, — взял его похолодевшую, протянутую ко мне руку, поцеловал ее: сказать ему ничего я не мог, он махнул рукою, я отошел. Так же простился он и с Вяземским». Когда к нему вошла Е. А. Карамзина, он попросил подойти поближе и благословить его. Она вышла от него «в слезах». Несколько часов провел рядом с поэтом П. А. Плетнёв, который позднее говорил Далю: «Глядя на Пушкина, я в первый раз не боюсь смерти».
Мужество и терпение Пушкина перед лицом смерти поражало друзей. Вяземский сообщал Булгакову: «Арендт, который видел много смертей на веку своем, <…> говорил, что он никогда не видел ничего подобного. Такое терпение при таких страданиях!»
Днем к Пушкину пришел врач и писатель В. И. Даль и оставался рядом с ним до последней минуты. «У Пушкина нашел я уже толпу в передней и в зале; страх ожидания пробегал по бледным лицам, — вспоминал Даль. — Я подошел к болящему, он подал мне руку, улыбнулся и сказал: “Плохо, брат!” <…> В первый раз сказал он мне ты, — я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира».
После полуночи состояние больного ухудшилось. «Почти всю ночь держал он меня за руку, — вспоминал Даль, — почасту просил ложечку холодной воды, кусочек льду и всегда при этом управлялся своеручно <…>. Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои: “Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче”, — отвечал отрывисто: “Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!”».
В экспозиции цокольного этажа Мемориального музея-квартиры А. С. Пушкина представлены портреты Н. Ф. Арендта работы неизвестного художника (роспись по фарфору) и В. И. Даля (поступил из собрания Я. Г. Зака (1905–1971)).
В фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина хранится живописный портрет В. Б. фон Шольца, выполненный Т. А. Неффом.
Николай Федорович Арендт (1785–1859)
Неизвестный художник
1830-е гг.
Фарфор, роспись надглазурная, темпера
Вильгельм (Василий Богданович) фон Шольц (1798–1860)
Т. А. Нефф
2-я четверть ХIХ в., Россия
Холст, масло
Владимир Иванович Даль (1801–1872)
Орловская (?)
1830-е гг., Россия
Бумага, литография
8 февраля (27 января по ст. ст., среда)
День поединка Пушкина с Жоржем д’Антесом.
Из конспективных записей В. А. Жуковского о событиях этого дня: «Встал весело в 8 часов. — После чаю много писал — часу до 11-го…»
В 12-м часу утра к Пушкину зашел помощник А. Ф. Смирдина библиограф Ф. Ф. Цветаев, который говорил с поэтом о новом издании его сочинений. По словам Цветаева, «Пушкин был весел».
Поутру Пушкин получил две записки от д’Аршиака (в 9 и 10 часов) с требованием о встрече секундантов, но на квартире виконта во французском посольстве они с Данзасом появились только во второй половине дня. Оставив своего секунданта с д’Аршиаком для составления условий поединка, Пушкин возвратился домой, дождался прихода Данзаса и отправил его за пистолетами.
Из конспективных заметок Жуковского: «По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь. Вышел на лестницу. — Возвратился, — велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извозчика…». Около 4-х часов дня поэт встретился с Данзасом в кондитерской Вольфа на углу Невского проспекта и набережной Мойки, затем сели в сани и отправились в сторону Черной речки. Прибыв на место около половины пятого, секунданты начали приготовления к поединку. Выстрел д’Антеса раздался около пяти часов вечера.
Примерно через час раненого Пушкина внесли в дом на Мойке. Данзас отправился искать врачей. Первыми прибыли доктор Шольц и Задлер, успевший перевязать рану д’Антеса. Ночью Пушкин исповедался и причастился.
В экспозиции цокольного этажа Мемориального Музея-квартиры А. С. Пушкина представлен акварельный рисунок, изображающий место дуэли. На обороте надпись: «Настоящее мѣсто дуэли А. С. Пушкина 18 27/I 37 года (позади служб комендантской дачи). См. журналъ “Нива” 1880 г. № 26 и / газету “Петербургская газета” 1880 г. № 113/ 1887 г. № 15».
Ниже карандашом: «Влѣво отъ коломяжской дороги у пня березы / ныне ракитный кустъ». Внизу на изображении: «Дм. Лобановъ — 18 27/I 37 г.».
В экспозиции цокольного этажа Мемориального музея-квартиры А. С. Пушкина также представлено литографированное изображение кондитерской Вольфа и Беранже и карандашный портрет К. К. Данзаса работы неизвестного художника. Под портретом внизу справа пером дарственная надпись: «К. Булгакову — К. Данзасъ». Согласно подписи, Данзас передал портрет Булгакову в 1838 году, затем изображение находилось у П. И. Щукина.
Петербург. Кондитерская Вольфа и Беранже
Неизвестный художник
Начало XIX в., Санкт-Петербург
Литография раскрашенная
Константин Карлович Данзас (1801–1870)
Неизвестный художник
1836, Россия
Бумага, карандаш
Место дуэли А. С. Пушкина с Ж. Дантесом
Д. Лобанов
1879–1880, Санкт-Петербург
Бумага, акварель
7 февраля (26 января по ст. ст., вторник)
Утром по городской почте Пушкин получил письмо от генерала К. Ф. Толя с благодарностью за доставленную ему «Историю Пугачевского бунта».
В ответном письме Пушкин соглашается с мнением Толя о недооцененных заслугах екатерининского генерала И. И. Михельсона («Заслуги в гробе созревают») и добавляет: «Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но одно слово, сказанное таким человеком, каков вы, навсегда их уничтожает. Гений с первого взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя…».
В первой половине дня барон Геккерн получает письмо Пушкина. «Говорят, что, получив это письмо, — рассказывал К. К. Данзас (в записи А. Н. Амосова), — Геккерн бросился за советом к графу Строганову и что граф, прочитав письмо, дал совет Геккерну, чтобы его сын, барон Дантес, вызвал Пушкина на дуэль, так как после подобной обиды, по мнению графа, дуэль была единственным исходом».
В первой половине дня Пушкин ожидал реакции Геккернов на свое письмо и не выходил из дома. А. И. Тургенев получил от него записку: «Не могу отлучиться. Жду Вас до 5 часов». Зайдя после 4 часов, Тургенев получил от поэта в подарок два тома «Поэм и повестей Александра Пушкина» (СПб., 1835).
Днем виконт Оливье д’Аршиак передал Пушкину, письмо от барона Геккерна, в котором сказано, что поединок «не терпит никакой отсрочки» и должен состояться на следующий день. Пушкин обещал д’Аршиаку прислать своего секунданта, чтобы выработать условия поединка до его начала.
В литературе сложилось неверное представление о том, что отыскать надежного человека, способного стать его секундантом, поэту удалось не сразу. Это мнение основано на сообщениях друзей Пушкина, которые после его кончины утверждали, что Данзас не знал о поединке до момента встречи с секундантом противника. В противном случае его ожидало жесткое наказание за недонесение. В действительности, как показано в работах Г. М. Седовой, поэт заранее договорился с Данзасом, но делал все возможное, чтобы свести к минимуму время его общения с д’Аршиаком, поскольку помнил, как последний, сговорившись с Соллогубом, уладил подобное дело в ноябре.
Расставшись с д’Аршиаком, Пушкин вышел из дома в шестом часу вечера и вернулся после одиннадцати. Возможно, вначале он обедал у барона М. Н. Сердобина с баронессой Е. Н. Вревской, где последняя гостила, затем зашел к И. А. Крылову (квартира писателя находилась в здании Публичной библиотеки), играл с его внучкой, «нянчил ее, напевал песенки», затем «вдруг торопливо простился». Позднее его видели в книжной лавке Лисенкова (в здании Пажеского корпуса на Садовой улице, по соседству с квартирой Крылова). По словам хозяина лавки, Пушкин «с жаром» беседовал «обо всем литературном мире» с писателем Б. М. Федоровым, задержавшись «чуть ли не до полуночи».
Так поэт оттягивал время возвращения домой, где его ждала записка от д’Аршиака. Последний требовал обещанной встречи секундантов у себя на квартире до 11 вечера, «а после этого часа — на балу у графини Разумовской».
В 12-м часу ночи Пушкин приехал к Разумовской, где свел д’Аршиака с советником английского посольства Артуром Меджнисом и тотчас уехал. В половине второго ночи Медженис прислал записку с отказом от участия в поединке.
У всех, кто видел поэта в этот день, сложилось впечатление, что он не был взволнован. С. Н. Карамзина отметила, что у Разумовской «он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно сжал мне руку, но я не обратила внимания на это». А. И. Тургенев рассказывал, что на бале у гр. Разумовской и накануне он видел Пушкина «веселого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости: мы долго разговаривали о многом, и он шутил и смеялся…».
В экспозиции цокольного этажа Мемориального музея-квартиры А. С. Пушкина представлена копия с портрета виконта О. д’Аршиака, хранящегося в фонде барона Ф. А. Бюлера (автора рисунка) в Российском Государственном Архиве древних актов (РГАДА).
В фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина хранится акварельный портрет И. А. Крылова работы К. П. Брюллова. Портрет ранее (в Пушкинском Доме) находился в золотом паспарту, в раме «под черепаху». На несохранившемся паспарту была надпись: «Акварель К. Брюллова. 1768 — И. А. Крыловъ — 1844. Собрание А. Ф. Онегина».
В фондах хранится альбом «Виды Санкт-Петербурга и его окрестностей», в котором представлено изображение Пажеского корпуса. В этом здании размещалась книжная лавка Лисенкова. Под изображением слева: «Gornostaeff», «Gaubert sc.», в центре: «LX».
Виконт Оливье д’Аршиак (1811–1848)
Ф. А. Бюлер
1837
Бумага, карандаш
Иван Андреевич Крылов (1768–1844)
К. П. Брюллов
Конец 1830-х гг., Петербург
Картон, акварель
Пажеский корпус (бывший дворец гр. Воронцова)
Гобер с оригинала А. М. Горностаева
Середина XIX в., Лондон
Бумага, гравюра на стали
6 февраля (25 января по ст. ст., понедельник)
С утра Пушкин планировал посетить Эрмитаж вместе со своей тригорской приятельницей Е. Н. Вревской.
Неизвестно, побывали ли Пушкин с Вревской в этот день в Эрмитаже, но их встреча и разговор по душам состоялись накануне поединка поэта с д’Антесом. После смерти Пушкина об этом рассказывала в письме к А. И. Тургеневу мать Вревской П. А. Осипова: «Я почти рада, что вы не слыхали того, что говорил он перед роковым днем моей Евпраксии, которую он любил как нежный брат, и открыл ей свое сердце. — Мое замирает при воспоминании всего слышанного. — Она знала, что он будет стреляться! И не умела его от этого отвлечь!!.»
Возможно, что в этот день Пушкина видел И. С. Тургенев, который позднее вспоминал: «Пушкина мне удалось видеть всего еще один раз — за несколько дней до его смерти, на утреннем концерте в зале Энгельгард. Он стоял у двери, опираясь на косяк, и, скрестив руки на широкой груди, с недовольным видом посматривал кругом. Помню его смуглое, небольшое лицо, его африканские губы, оскал белых, крупных зубов, висячие бакенбарды, темные, желчные глаза под высоким лбом почти без бровей — и кудрявые волосы <…> бесцеремонное внимание, с которым я уставился на него, произвело, должно быть, на него впечатление неприятное: он словно с досадой повел плечом — вообще, он казался не в духе, — и отошел в сторону. Несколько дней спустя я видел его лежащим в гробу».
В газете «Северная пчела» утренние концерты в доме Энгельгардта в январе 1837 года не отмечены, вечерние начинались в 20:00. В январе газета сообщала о программах концертов 11-го (играл скрипач Арто) и 25-го. В последнем принимали участие талантливые музыканты: придворный флейтист прусского короля Габриельский, виолончелист-виртуоз Карл Шуберт и концертирующий пианист Карл Фольвейлер — будущий учитель В. Д. Стасова. В концерте звучали и оперные партии в исполнении певца и певицы Гофман.
Выстраивая хронику преддуэльных событий в виде конспективных записей, Жуковский отметил: «В понедельник приезд (Дантеса — зачеркнуто) Геккерн[а] ссора на лестнице». Долгое время исследователи полагали, что речь шла о приезде к Пушкину барона Геккерна с намерением примирить обе семьи и о том, что поэт не пустил голландского посланника на порог, а затем отправил ему оскорбительное письмо, ставшее поводом для январского поединка.
Как показано в исследованиях Г. М. Седовой, скандал с Геккерном произошел не в доме на Мойке, а во флигеле Зимнего дворца — в Шепелевом доме, где на верхнем этаже находились комнаты фрейлин и куда вела высокая (около ста ступеней) Комендантская лестница. Алина Дурново писала матери о преддуэльной истории: «Без сомнения, что после письма Пушкина и сцены, которую он [Пушкин] ему [барону Геккерну] сделал на лестнице у старой Z., Геккерн испугался за своего сына». По воспоминаниям секунданта Пушкина К. К. Данзаса, Пушкин, получив очередное «примирительное» письмо от д’Антеса, отправился к фрейлине Загряжской, встретил там барона Геккерна и попытался возвратить ему нераспечатанное послание. Геккерн отказался принять письмо, ссылаясь на то, что не он его писал. Пушкин вспылил и бросил конверт в лицо посланнику со словами: «Tu la recevra, gredin!» («Ты получишь его, негодяй!»).
В продолжение этого жесткого диалога Пушкин написал Геккерну оскорбительное письмо, точная датировка которого затруднительна. Княгиня Вяземская утверждала, что уже вечером 25 января Пушкин был у нее в доме и сказал, глядя на д’Антеса: «Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой». На вопрос княгини «что же именно? Вы ему написали?» Пушкин «сделал утвердительный знак и прибавил: “Его отцу”». Вяземская утверждала, что рассказала о письме бывшему у нее в гостях графу Виельгорскому, но никто не предпринял никаких действий, чтобы предотвратить катастрофу.
В действительности ли письмо было написано и отправлено в понедельник 25 января, сказать трудно. Графиня М. А. Мусина-Пушкина в своих январских записях о дуэли Пушкина повторила слова княгини В. Ф. Вяземской, но все прочие источники, в том числе материалы военно-судной комиссии, для которой письмо было скопировано (подлинник не сохранился), датируют его следующим днем — 26 января.
В фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина хранится акварельный портрет А. П. Дурново. Внизу на исторической подложке надпись: «1831 / La Princesse Volkonsky / Marié à Mr Dournoff [княгиня Волконская / замужем за Дурново]». По предположению Н. И. Уваровой (Государственный Русский музей), автор акварели — И. Ф. Реймерс (1775–1846).
В фондах хранится фотография княгини В. Ф. Вяземской, выполненная примерно в то время, когда историк П. И. Бартенев начал записывать ее рассказы о Пушкине, а также фотография И. С. Тургенева, сделанная в Санкт-Петербурге, в мастерской К. И. Бергамаско. В правом нижнем углу тиснение: «Bergamasco». На обороте сверху коричневыми чернилами: «34624 Тургеневъ», в центре печатный штамп фотоателье.
Александра Петровна Дурново, урожденная княгиня Волконская (1804–1859)
И. Реймерс
1831, Россия
Бумага, акварель
Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883)
К. И. Бергамаско
1860–1870-е гг. Санкт-Петербург, Невский пр., д. 12
Картон, альбуминовый отпечаток
Вера Федоровна Вяземская (1790–1886)
Неизвестный фотограф
1860-е гг.
Картон, позитив, покрытый лаком