Выставка «Щелкунчик и мышиный король. Иллюстрации художника Антона Ломаева»

Известный сюжет был часто востребован художниками, яркие иллюстрации Антона Ломаева предлагают еще один новый взгляд на эту историю.

Книга с иллюстрациями и послесловием художника вышла в 2017 году в издательстве «Азбука».

Антон Яковлевич Ломаев (р. 1971, Витебск, Белоруссия) учился в Санкт-Петербургском Государственном академическом институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина, занимался в мастерской книжной графики под руководством А. А. Пахомова.

С середины 90-х гг. сотрудничает с издательствами как книжный график. Иллюстрировал произведения Андерсена, Гауфа, Перро, братьев Гримм, Дианы Уинн Джонс, Шекспира, Кафки, Бунина, Набокова, Булгакова, Мелвилла, Бабеля, Державина и Толкина. В 2001 году стал обладателем премии «Странник» в номинации «Лучший художник».

Член Союза художников России.
Открытие выставки и творческая встреча с художником состоятся 24 марта в 15:00
Вход на выставку по бесплатным билетам в часы работы Музея-квартиры Н.А. Некрасова

Отрывок из послесловия Антона Ломаева к книге.

«И если в России наряду с Францией читали и любили Гофмана едва ли не больше, чем в его родной Германии, то Петербург, несомненно, самый гофманический из русских городов. Кажется, персонажи Гофмана так прижились и многажды воплотились среди обитателей Петербурга, что вместе с героями гофмановского современника Гоголя да сих пор бродят по улочкам и набережным Петербурга, мало меняясь с годами. И «Серапионовы братья» — известное ленинградское литературное объединение, и балет П. И. Чайковского «Щелкунчик», и все то влияние на художественно-театральную жизнь, рассыпанное в цитатах, именах, темах от А. Погорельского и Ф. Достоевского до М. Шемякина, — все это плоды двухсотлетнего романа Гофмана и Петербурга <…>.

Теперь моя петербургская мастерская находится совсем рядом с Заячьим островом, в трех минутах от домика Петра на набережной Невы, в том месте, где спуск к воде украшен китайскими львами, а справа виден силуэт мачтового корабля. Одно из волшебных качеств Петербурга — в нем то и дело легко оказываешься в полном одиночестве в самых, казалось бы, туристических местах. Так и тут — подходишь к кромке воды зимним промерзшим вечером, один; черная бесконечная кулиса неба прорезана посередине желтым светом Дворцовой набережной — барочные низкорослые дворцы, Марсово поле, Летний сад, — там, знаю, за старинной решеткой в зеленых дощатых коробах спрятан до лета мрамор скульптур; на горбылях Прачечного и Лебяжьего мостков подлетают светлячки автомобильных фонарей; сверху, над крышами и черными деревьями, — низкое облако света от всегда оживленного Невского и мерцание звезд; снизу, по их отражению, плывут в сторону Финского залива осколки льдин, шурша шугой; и на все это сверху из бездонного и невидимого божьего рога изобилия сыпется снег, не спеша, размеренно, мешаясь со звездным игольчатым светом в небе, исчезая от прикосновения к едва различимой глазом чернильной пленке воды, лишь припудривая безупречной белизной нервную поверхность проплывающих льдин. Лунный золотистый орех в рытвинах висит, как генеральный фонарь над театральным проемом этой огромной сцены. Едва слышно крысиное шуршание машин за боковыми кулисами — на Троицком мосту справа и Литейном слева, — сопровождаемых переплетающимися дымными хвостами. А потом, в этой почти тишине город выделяет из своего негромкого шороха нежный и переливчатый звук карильона с колокольни под шпилем Петропавловского собора — вот она рядом, видна; сначала робко, потом чуть настойчивее и громче появляется призрак старинной хрустальной мелодии, а затем можно расслышать, как часы своими шестеренками нащупывают бой времени: «Кра-ка-тук!» — шепчут они».

---